— Ты искал меня! — проговорила она звенящим голосом — Где же ты искал? У неё между ног? — и она залепила ему ещё одну пощёчину. — Какая же ты скотина! Да как ты смеешь трогать меня теперь! Прочь с дороги, и не смей подходить ко мне! Мало того, что ты весь вечер пялился на неё, прямо на моих глазах! А как она прижималась к тебе! Я видела, как тебе это нравится! Скотина! — и ещё одна пощёчина досталась ему — Уехал, как дурак за шкурой, как только эта крыса поманила тебя! Да лучше бы тебя кот сожрал! Мне бы может не было так больно! — с этими словами, она схватила большущий плод найры, лежащий у скульптуры Тиу, и залепила им Амару в лицо. Мякоть и сок залили ему глаза, и он затряс головой. В это время Тайп вырвалась, и бегом бросилась по коридору. Амару увидел ошеломлённые лица жрецов.

«Ой, что будет… Найра ведь священна в этом храме», — и он опрометью бросился догонять Тайп.

Он догнал её на одной из лестниц, и схватил за руку. Тайп отбивалась от него, но он схватил её и понёс в ближайший из залов, не думая, есть там кто-то или нет. Слуги смотрели на них, разинув рты. Тайп молотила его кулаками, но не могла вырваться. Амару вошёл в ближайший зал, к счастью, оказавшийся пустым по случаю раннего утра, и усадил Тайп на диван с размаху.

— Тайп, прости меня. Пожалуйста, прости. Я люблю тебя, Тайп. Я не знаю, как извиниться перед тобой. Правда не знаю как ещё.

Она вскочила оправляя растрепавшееся платье:

— Как ещё! А что мешало извиниться до того, как спал с ней? Раз ты любишь! Какая же ты свинья! Видеть тебя не могу! — и Тайп попыталась пройти мимо, но он загородил проход руками.

— А как перед тобой можно было извиниться, если ты разговаривать не хотела. Что я должен был думать. Может тебе нужен Морел, которому ты так улыбаешься! — и Амару взмахнул рукой, собираясь ударить в стену, но спохватившись в последний момент, удержался — Конечно, он станет императором! Никогда не думал, что ты можешь соблазниться властью!

— Ты дурак! Причём тут Морел?

— Притом. Как перед тобой извиниться надо было? Говорить не хочешь, записки не читаешь? Или читала, но тебе всё равно?

— Какие записки? Что ты несёшь?

— Какие-какие. Те, что в цветах. Или ты корзины выбросила вместе с ними? Если так, то зря. Я во вторую положил кольцо. Оно было красивое, я его тебе долго выбирал. Жаль, что ты выбросила. Если не хочешь быть моей, не надо! Только скажи мне, чтобы я не мучился так, — и Амару с ожиданием уставился на неё.

Лицо Тайп стало белее мела. «Корзины… Это были мои цветы… Как ты могла так поступить, мама?» — по лицу Тайп ручьём покатились слёзы, и она отвернувшись, стала вытирать их рукавами.

Амару обнял её, и начал целовать лицо и волосы. Тайп упиралась, а потом уткнув голову ему в грудь заплакала изо всех сил. Амару гладил её, прижимая к себе, и говорил:

— Прости, Тайп. Ну прости меня. Ты очень нужна мне, Тайп.

Они стояли так долго, и Тайп стала успокаиваться. Собравшись с духом, она взглянула ему в лицо:

— Скажи, а Неомони ты тоже любишь?

— Я не знаю, Тайп. Когда я её не вижу, то не знаю, а когда она рядом… Правильно говорит, Бойнед, что мужчине нужны Золотые Девы, чтобы он мог думать головой, а не …

Тайп ошеломлённо смотрела на него:

— Ты не знаешь! Ну хоть честно. А про то, что говорит Бойнед, я тебе так скажу — не вздумай! Неомони, я быть может, тебе ещё прощу. Но если ты прикоснёшься хоть к одной из этих шлюх! Никогда! Слышишь! Никогда не прощу!

— Тайп! — у Амару просветлело на душе — Моя маленькая Тайп! — и он подхватил её на руки, и закружил, прижав к себе.

— Пусти. Пусти, ты меня задушишь.

Он отпустил её, и они смотрели в глаза друг другу.

— Мне надо идти. Мы поговорим потом, обязательно, — и Тайп вытерев остатки слёз, пошла к выходу.

Он пропустил её.

Тайп шла через дворик, срезая путь. Она никого не желала сейчас видеть, кроме Кармити. «Как ты могла? — думала она, — Как ты могла меня так обманывать? Ты же видела, как мне больно из-за него».

Выйдя на одну из дорожек, ведущую к бассейну, она увидела девушку, сидящую на его краю, и глядевшую в воду. «С тобой мне тоже надо поговорить», — подумала Тайп, устремляясь к ней.

*. * *

Техкаси сурово глядел на Илана. «Верховный жрец тронулся умом, если беспокоит императора из-за такой ерунды, — подумал он, — никогда бы не подумал, что он так рьяно соблюдает храмовые правила. Если только… Да, возможно, у него какая-то своя цель. Ничего, это уладить не трудно».

— Илан, ты делаешь проблему из ничего.

Багровое лицо жреца, казалось, покраснело ещё больше:

— Ваше величество, это невиданное кощунство. Прямо в Зале Света! Она оскорбила самого Тиу! За это следует подобающе наказать её.

Техкаси поднял бровь:

— В уме ли ты? Илан, как тебя понимать? Тиу — это воплощение мудрости. Ты и вправду полагаешь, что его может оскорбить женская истерика? Я думаю, что за бесчисленные тысячелетия жизни, он видывал и похуже, а то и испытывал их на себе. Тиу олицетворяет мужество, а не один мужчина не станет беспокоиться из-за женских проступков. Что же это за бог, по твоему, если его легко вывести из себя, такой девчонке? Нет, Илан, не говори ерунды. Всё, — он сделал паузу, испытывающе вглядываясь в толстое лицо жреца, — или ты хочешь затеять войну с Тареганом, на радость чужакам?

Илан открыл рот, и не в силах произнести ни слова, замотал головой.

— Тогда думай лучше, чем сейчас. Если ты хочешь пойти по пути жрецов из Якты, то тебе это не удастся. Я лично вырежу сердца любому из вас, невзирая на это, — и Техкаси ткнул пальцем в изображение солнца на плаще жреца.

— Никогда! — Илан возмущённо вытаращил глаза. — Никогда я не изменю императору и своим богам! Да сожжёт меня Тиу, если я лгу!

Техкаси продолжал сурово смотреть на Илана:

— Я надеюсь, что это так. Ты никогда не был дураком. Чужаки обещают многое, пока не получат власть. С Яктой поступили так, чтобы подать пример предательства. Безнаказанного предательства. У них нет большой армии, по крайней мере сейчас, и они рассчитывают расколоть нас