– Конечно, ты её не забыл, милый! Прошло всего две недели. Но со временем твоё сердце заживёт, и ты встретишь кого-нибудь ещё. Кого-нибудь, кто ценит тебя таким, какой ты есть. Да, я предвзята, но я никогда не считала, что Эмбер тебя достойна. Знаешь, я никогда не думала, что буду с кем-то встречаться после смерти твоего папы, но через полтора года я познакомилась с Гарольдом. И, как ни крути, Гарольд человек очень хороший.

– Да, мам.

Стэнли поначалу не хотел хорошо относиться к Гарольду – думал, что это будет предательством в отношении отца. Но Гарольд хорошо относился к маме и не давал ей почувствовать себя одинокой. Каждую пятницу по вечерам они ходили ужинать в ресторан. По воскресеньям они гуляли в парке, если светило солнце, или в торговом центре, если шёл дождь. На прогулках они всегда держались за руки, и Стэнли это казалось очень милым. Он радовался, что они нашли друг друга.

– Хочешь, я приеду, привезу тебе супа, продуктов или ещё чего-нибудь?

– Нет, спасибо, мам. Мне просто надо принять лекарство и отдохнуть.

Стэнли не хотел, чтобы она увидела его в таком состоянии. Он отлично знал, что едва она его увидит, сразу потащит в больницу, в кабинет экстренной помощи.

– Ладно, но я позвоню тебе завтра, узнать, как у тебя дела. Если надо, чтобы я приехала, только скажи.

– Спасибо, мам.

– А если ты не выздоровеешь до послезавтра, обещай, что пойдёшь вместе с Мелиссой к её врачу, хорошо?

Он знал, что спорить тут бесполезно. Мелисса унаследовала упрямство от мамы.

– Обещаю.

– Я люблю тебя, Стэнли.

– Я тоже тебя люблю, мам.

Произнеся эти слова, он почувствовал себя печальным и уязвимым. Ему было так плохо, что он даже захотел вернуться в детство, снова стать маленьким мальчиком. Он сможет валяться весь день в кровати, одетый в пижаму, а мама будет за ним ухаживать, приносить горячий чай, шоколадный пудинг и комиксы. Когда ты вырастаешь, о тебе уже никто так не позаботится.

Положив трубку, он понял, что на кровати оставаться нельзя. Если он останется лежать, то уснёт и опоздает на работу. Опираясь о стену, он дохромал до гостиной, упал на диван и включил телевизор. Вроде бы он хотел посмотреть новости спорта, но не мог на них сосредоточиться. Он просто смотрел пустым взглядом на световые пятна, мигающие на экране, думая о том, как сильно болит горло и как быстро тело его подвело. Он словно за ночь превратился в старую развалину.

Время идти на работу подступило слишком быстро. Когда он натянул форменные штаны, правая нога влезла в них с большим трудом. Выглядело всё очень странно: одна штанина сидела нормально, а вторая в обтяжку, словно женские колготки. Рубашка по-прежнему валялась разорванной кучей ткани на полу спальни. Он решил надеть на работу обычную белую рубашку, а потом найти запасной комплект формы в кладовке на работе. Или нет. Какая разница, если его всё равно там никто не видит? Он хоть в трусах там может сидеть, и всё равно никто не узнает.

Добраться до работы пешком стало делом невозможным, так что Стэнли решил поехать на автобусе. Даже до автобусной остановки дойти оказалось трудно, а когда автобус подъехал, Стэнли едва сумел поднять онемевшую, распухшую ногу достаточно высоко, чтобы подняться в салон. Люди, стоявшие позади него, нетерпеливо переминались с ноги на ногу. Когда он плюхнулся на сиденье, другие пассажиры обеспокоенно посмотрели на него. Он сел рядом с пожилой женщиной; та тут же встала и ушла на другое место, в хвосте автобуса. Похоже, он выглядел так, словно болен чем-то очень заразным.

Когда автобус доехал до нужной остановки, Стэнли с большим трудом поднялся с сиденья и поплёлся к двери. Спускаясь по ступенькам, он споткнулся и упал на тротуар. Падение должно было быть очень болезненным, но ни в руках, ни в ногах не было вообще никаких ощущений. Отсутствие боли испугало его даже больше, чем испугала бы обычная боль.

– Ты в порядке, приятель? – спросил водитель автобуса.

Стэнли кивнул и приподнял онемевшую правую руку, чтобы отмахнуться. Он знал, что на самом деле он совсем не в порядке, но водитель вряд ли смог бы ему помочь. Сейчас он даже не был уверен, что ему сможет помочь врач. Антибиотики явно не решили проблемы. Он схватился за дорожный знак, стоявший возле остановки, и сумел кое-как подняться на ноги. Обе ноги уже с трудом его держали. Он шлёпнул ладонью по левому бедру и ничего не почувствовал. Надо было сказать медсестре в аптеке, что у него немеют руки. О чём он вообще думал?

Шатаясь и шаркая ногами, он поплёлся по тротуару. Прохожие таращились на него, кто-то – обеспокоенно, кто-то раздражённо, словно вид чужих страданий мешал им жить. Он добрался до складской площадки и, держась за поленницы и стопки рельсов и отталкиваясь от них, сумел доковылять до лестницы, которая вела на фабрику. Он схватился за перила обеими руками и очень осторожно, тщательно просчитывая каждый шаг, начал спускаться. Вперёд Стэнли продвигался очень медленно и всерьёз испугался, что опоздает, так что в конце концов просто сел на ступеньку и потихоньку съехал с лестницы на заднице – как его маленький племянник, когда тот только учился ходить и боялся лестниц. Выглядело, конечно, это довольно комично, но он, по крайней мере, добрался до места.

Он прошёл мимо вонючего бака с биологическими отходами. Нос, по крайней мере, работал. Это уже хорошо.

К тому моменту, как он отсканировал бейджик и стонущая дверь открылась, Стэнли был уже настолько изнурён, что приходилось концентрировать все силы просто для того, чтобы ставить одну ногу перед другой. Он подумал, не сходить ли в кладовую за новой рубашкой, но сейчас он уже отмёл любые мысли о внешности. Отдохнуть. Вот всё, что ему было нужно. Он дотащил себя до поста охраны, снова приложил к сканеру бейджик и упал в кресло, пыхтя, словно больной пёс, и обливаясь потом.

Он не в состоянии работать. Он вообще не в состоянии делать ничего.

Опустив голову, Стэнли увидел, что его левая нога уже распухла так же, как и правая, и штаны уже настолько растянулись, что угрожали вот-вот разорваться. Всё казалось слишком тесным. Распухшие руки, распухшие ноги. Даже грудь что-то стискивало. Вот так ощущается сердечный приступ, да? Это ведь может быть сердечный приступ? С утра он позвонит Мелиссе и скажет, чтобы записала его к своему врачу. Никаких больше полумер с медсёстрами и антибиотиками. Это уже серьёзно, и сейчас доктора уже меньше его пугали, чем болезнь.

Эмбер. Он всё думал об Эмбер. Когда она сказала, что уходит от него, он просто стоял и таращился на неё, слишком шокированный, чтобы хоть что-нибудь ответить. Он столько всего мог ей сказать, столько всего должен был сказать. Что, если он уже не сможет ей ничего сказать?

Дрожащими, потными руками он вытащил из ящика стола ручку и листок бумаги. Подключив какой-то экстренный запас энергии, хранившийся в глубине души, он вывел на бумаге:

Рука немела, ладонь дрожала, так что слова выглядели так, словно их вывел какой-нибудь неумелый второклассник. Но это не могло его остановить. Он продолжил писать.