сильнее остальных трех школ придерживается идеи «всё или ничего», потому что Кант — абсолютист. Нам даже не нужно представлять себе теоретическую крайность, такую как спасение людей из горящего здания, чтобы понять, провалим мы тест Канта или нет: какой бы обыденной или сумасшедшей ни была ситуация, если мы не определили универсальную максиму, а затем не действуем из обязанности следовать ей, мы терпим неудачу — и Кант вечно смотрит на нас, неодобрительно качая головой. Но давайте рассмотрим сценарий с горящим зданием. Опять же, в зависимости от того, как мы формулируем максиму, от нас, с точки зрения Канта, потребуются разные уровни доблести. Например, если максима гласит: «Всегда нужно жертвовать своей безопасностью, если есть шанс спасти других», закройте рот и нос мокрым платком и врывайтесь внутрь. Но максима «Всегда нужно действовать быстро и решительно, чтобы спасти человеческие жизни» предполагает, что от нас требуется только позвонить 01 и вызвать профессиональных пожарных, сообщив им о чрезвычайной ситуации. А если мы знаем, что ближайшая пожарная часть находится в часе езды? Должна ли максима включать варианты, указывающие, как действовать в зависимости от близости расположения спасательного отряда? Или в зависимости от чего-то еще?

Как и следовало ожидать, мы нарываемся всё на те же критические аргументы против теории Канта, которые обсуждали ранее: почти невозможно сформулировать глупые максимы, которые, как он считает, мы должны придумать с помощью чистого разума. Мне кажется, что ключевым моментом любой этической системы должна быть ее способность работать в реальной жизни. Уже существует множество сценариев, в которых у нас есть время и терпение на кантовские рассуждения, при этом есть много сценариев, в которых мы этого не сделаем. Если мы должны формулировать правильную универсальную и применимую максиму, пока здание горит, ну, вы поняли… представьте себе этих несчастных, кричащих из окон: «Помогите нам! Мы в ловушке!»

«Хорошо, держитесь, — кричим мы в ответ. — Надо понять, обязаны ли мы с моральной точки зрения пытаться спасти вас!»

«Мы отлично это понимаем! Будьте уверены, что вы действуете в соответствии со своим долгом следовать деонтологической максиме!»

«Спасибо вам за понимание! Мы ответим в ближайшие тридцать-сорок минут!»

Поскольку в экстремальных ситуациях, по мнению кантианцев, следует рассуждать точно так же, как и в обыденных, и сложными могут быть и те и другие, подойдем к делу с утилитаристской точки зрения и посмотрим, что будет. Мы уже убедились, что действия утилитаристов легко определить в простых ситуациях, но в трудных сложнее, а наш случай находится как раз на этом краю спектра. Речь о спасении жизней, как и в «Проблеме вагонетки», но есть дополнительные трудности: мы не знаем, удастся ли нам спасти людей. В «Проблеме вагонетки» результаты были определенными, и мы их учитывали в расчетах: один умирает или пятеро, но теперь… кто знает? Может, мы спасем всех. Может, все погибнут. Может, мы кого-то спасем, но погибнем сами. Может, мы никого не спасем и при этом погибнем. Вот это был бы полный отстой. При этом, если смотреть строго с утилитаристской позиции, если у нас есть шанс спасти несколько жизней, мы должны это сделать… правда? Лучше же, когда мы создаем больше поводов для радости? Даже если мы можем погибнуть? Даже несмотря на то что сценарий с горящим зданием действительно ужасен и мы ничего не знаем о том, как оценить опасность пожаров в зданиях, кроме того, в последнее время мы почти не занимались спортом и сейчас не в лучшей форме, а вчера запыхались, пытаясь открыть банку майонеза, так что у нас мало шансов кого-то героически спасти? Что ж, очень жаль, но в строгом утилитаристском своде правил сказано: мы должны рискнуть одной жизнью (собственной), чтобы попытаться спасти сколько-то, сколько бы их ни было в адском пламени. И если это правда, то не должны ли мы — если, конечно, хотим быть хорошими маленькими утилитаристами — купить рацию, способную перехватить звонки в МЧС, чтобы узнавать про другие пожары и спешить на помощь всем остальным? Какие наши действия принесут больше счастья в мир, чем спасение жизней?

Здесь мы снова сталкиваемся с критикой утилитаризма: следуя консеквенциалистской теории до конца графика нормального распределения — достигая неизбежной конечной станции жизни, где мы действуем исключительно ради того, чтобы преумножить счастье, — мы попадаем в старую добрую ловушку: становимся «нагнетателем счастья».

Допустим, мы придерживаемся чисто консеквенциалистского мировоззрения. Однажды мы находим на улице мелкую купюру и, учитывая, что нам не особо нужны эти лишние деньги, решаем сделать мир чуть лучше. Мы открываем браузер и находим полезную благотворительную организацию, которая может купить москитную сетку на эту сумму и доставить ее в Тропическую Африку, где благодаря ей ребенок может не заразиться малярией и, возможно, выжить. Мелочь за спасение человеческой жизни?! Что может быть проще! Мы светимся от успеха, смотрим на свой банковский счет и видим, что на балансе у нас есть какая-то сумма. Мы уже заплатили за аренду в этом месяце, у нас есть постоянная работа, нет проблем со здоровьем, требующих срочного решения, так что у нас сейчас нет жизненной необходимости в деньгах. На эти деньги можно купить еще шестьсот москитных сеток, а это на шестьсот человеческих жизней больше! Именно поэтому мы перечисляем всю сумму. Затем мы окидываем взглядом свой дом и видим кучу старой одежды, книг и мебели, которые нам не нужны, поэтому продаем всё это и жертвуем все деньги на покупку еще большего количества москитных сеток. Далее мы понимаем, что в принципе нам не нужна машина, потому что на работу можно ходить пешком и ездить на такси. И вообще, почему мы ездим на машине, которая нам не особо нужна, когда дети умирают от малярии? Разве это справедливо? Это не так. Мы продаем машину и жертвуем деньги на благотворительность, на покупку москитной сетки. Затем мы продаем дом, жертвуем деньги и переезжаем жить к друзьям. И тогда мы понимаем: «Эй, у меня есть две почки, а нужна мне только одна…»

Ну, вы поняли, о чем я.

Классический утилитаризм дает нам простое правило того, как быть хорошими: создавать больше счастья и удовольствия, чем боли и страданий. Однако он не устанавливает верхний предел того, что от нас требуется, и не указывает, в какой момент нам можно перестать действовать на благо других и просто жить своей