при первых признаках неприятностей и бросит товарищей. Опять же, идеальное количество каждой добродетели — это теоретически идеальный баланс между избытком и недостатком. Так что представим себе не весы, а перетягивание каната. Как вы знаете, в центре веревки есть флажок, и он постоянно смещается то в одну сторону, то в другую, по мере того как та или иная сторона одерживает верх. Команды — пороки, такие как трусость и опрометчивость, а флаг — золотая середина, мужество. Если царит равновесие, флаг находится в самом центре между этими двумя пороками благодаря равному натяжению веревки с каждой стороны. Но если один или другой порок начинает тянуть сильнее и флаг немного смещается в его сторону, то нужно потянуть за противоположный порок. Итак, золотая середина предполагает, что мы будем вести себя отчасти «порочно», чтобы поддерживать баланс добродетели. Человек, ищущий золотую середину мужества, например, должен время от времени проявлять трусость, потому что, если он этого не сделает, он может стать слишком опрометчивым.

Эдит Холл, профессор классической литературы в Королевском колледже Лондона, отлично объясняет подобный взгляд на Аристотелеву золотую середину:

Я считаю, что мои худшие недостатки — нетерпение, безрассудство, чрезмерная прямота, эмоциональные крайности и мстительность. Но идея Аристотеля о «золотой середине» объясняет, что все это прекрасно в умеренных количествах. Люди, никогда не проявляющие нетерпения, ничего не добиваются; жизнь тех, кто никогда не рискует, очень ограниченна; люди, уклоняющиеся от истины, которым несвойственно выражать ни боль, ни радость, — психологически и эмоционально отсталые, обделенные; а те, у кого нет желания поквитаться с теми, кто навредил им, либо обманывают себя, либо недооценивают[167].

Другими словами, Аристотель не требует, чтобы мы были совершенными маленькими добродетельными святыми, постоянно улыбались, никогда не теряли самообладания и льстили своим учителям. Такой человек потерпит неудачу в попытках стать мистером или миссис Совершенство в любой добродетели. И подобные люди ужасно бесят. А еще с ними скучно. Кто захочет тусоваться с парнем, который вечно сидит весь такой совершенный, всеми командуя? Или, что еще хуже, никем не командуя, ведь он настолько совершенен, что никогда и никем не станет командовать. Как он смеет не командовать нами?! Да он хуже всех!

Извините. Дело в том, что нам нужны «несовершенные» качества, если они проявляются в необходимом количестве, чтобы служить на пользу, не вредят, удерживая нас между «чрезмерно» и «недостаточно». Для Аристотеля все эти действия, поиски и определение верного направления имеют одну цель: приблизиться к состоянию «благополучия». Но для меня в этом есть своего рода дополнительная и более прагматичная выгода: возможность или даже необходимость отчасти порочного поведения, пока мы ищем добродетель, что снимает с нас груз. Если прибегнуть к еще одной метафоре, связанной с досугом, то этика добродетели действует подобно автоматическим бортикам для детей на дорожках для боулинга, чтобы шары не скатывались в поддон: если мы слишком далеко зайдем в каком-то направлении, стремление найти золотую середину отбросит нас в другую сторону. Если знать, что нам не нужно быть абсолютно смелыми, или совершенно добрыми, или невероятно щедрыми, то уже задача стать лучше не кажется невозможной.

Не жертвуйте своей жизнью ради случайного скрипача

Здесь можно рассмотреть мысленный эксперимент Джудит Томсон «Скрипач»[168]. Томсон (1929–2020), которую вы, возможно, помните по ее вкладу в «Проблему вагонетки», представляет сценарий, в котором женщина (назовем ее Мэг) просыпается в больнице спиной к спине со знаменитым скрипачом Армандо, у которого отказали почки. Мэг, видимо, единственная, чьи почки подходят Армандо, поэтому Общество любителей музыки похитило ее и соединило почки Армандо с ее, чтобы спасти музыканта. Общество любителей музыки считает, что Мэг должна быть привязана к Армандо на неопределенное время, ведь он скрипач мирового класса и его музыку многие почитают. Его жизнь очень ценна, так что… извини, Мэг, но твоя единственная задача отныне — служить сидячим очистителем крови для больного маэстро[169]. Можно ли считать эту просьбу правомерной? Большинство людей сказали бы «нет». Люди вообще стали бы сторониться членов Общества любителей музыки, которые, судя по всему, намного опаснее, чем можно предположить.

Но строгий консеквенциалист сказал бы, что Мэг должна смириться с новой жизнью человека-почки. У Армандо миллионы поклонников! Его музыка приносит столько радости такому количеству людей! А чего ты добилась в жизни, Мэг? О, ты сотрудник отдела кадров страховой компании. Важная шишка. А ты когда-нибудь играла концерт для скрипки ля минор Дворжака с оркестром Лондонской филармонии? А вот Армандо играл, и это было волшебно. Так что смирись с этим и очищай кровь Армандо. (Хотя, опять же, да, строгий консеквенциалист должен еще сказать о боли, которую чувствуют те, кто знает, что с ними тоже может такое случиться, и т. д., и т. п.)

Кантианец, конечно, посмотрел бы с презрением: вы хотите поговорить о том, что мы должны отнестись к человеку как к средству достижения цели, а не как к цели? Армандо буквально использует Мэг, чтобы выжить. Мэг — это человек-костыль для Армандо. Это плохо, очень плохо. Кроме того, кантианец нашел бы, что сказать и Обществу любителей музыки, и врачу, который проводил операцию, и санитарам, убирающим палату, и парню, который обслуживал торговые автоматы в больнице.

Кантианцам всегда есть что сказать.

Аристотель согласился бы с Кантом в том, что Мэг не обязана добровольно жертвовать почки Армандо на веки вечные, но по другой причине. Он сказал бы, что есть предел самопожертвования, ведь тот, кто слишком сильно стремится помочь успеху других, становится по сути «нагнетателем счастья», он не достигнет успеха сам. Должна быть некоторая доля полезного «эгоизма», потому что без нее мы не ценим свою жизнь. Если успех — конечная цель человека, он требует, чтобы и мы немного защитили себя от страданий. И максима «Я не должен отдавать свои почки какому-то скрипачу за счет своей безвозвратной жизни и счастья», безусловно, укладывается в рамки разумной доли эгоизма в человеке[170], [171].

Может показаться, что я подталкиваю нас к выбору теории Аристотеля как основного руководства в стремлении стать лучше. На самом деле нет. Я верю, что каждая из обсуждаемых нами философских школ может дать нам что-то полезное. (Кроме того, у Аристотеля были свои проблемы, например, он любил рабство. Он на 100% был уверен, что это круто. Я знаю, что