четко и внятно объяснить содержание трансцендентной функции. К сожалению, мне пришлось на собственном опыте убедиться в том, что научная общественность не везде готова выслушивать чисто психологические доводы; она либо воспринимает эти доводы слишком лично, либо одержима философскими или интеллектуальными предубеждениями. Вследствие этого любое осмысленное признание значимости психологических факторов становится практически невозможным. Если люди воспринимают происходящее чересчур лично, их суждения всегда будут субъективными, и они объявят немыслимым все, что не умещается в рамки их собственного разумения или той картины мира, которая для них предпочтительна. Они совершенно не способны понять, что ценное для них может не быть ценным для другого человека с иной психологией. Мы по-прежнему очень далеки от обладания схемой, пригодной для объяснения всех случаев жизни.

[192] Одним из величайших препятствий на пути к психологическому пониманию является инквизиторское по сути стремление узнать, считать тот или иной добавляемый психологический фактор «истинным» или «правильным». Если описание этого фактора не содержит ошибок или лжи, значит, он истинен сам по себе и доказывает собственную истинность самим своим существованием. С тем же успехом можно спрашивать, признавать ли утконоса «истинным» или «правильным» созданием Творца. Столь же наивным видится предубежденное отношение к той роли, которую мифологические допущения играют в жизни психического. Раз они не являются «правдой», то, как нам доказывают, им нет места в научном объяснении. Но мифологемы существуют, даже если их утверждения не совпадают с нашей, ничем не подтверждаемой идеей «истины».

[193] Поскольку процесс соглашения с контр-позицией отличается цельностью, из него нельзя исключать ни одно проявление. Все должно участвовать в процессе, пусть даже осознанными оказываются лишь отдельные фрагменты. Сознание непрерывно расширяется посредством противостояния ранее бессознательному содержанию или – так будет точнее – может расширяться, если возьмет на себя труд интегрировать это содержание. Естественно, так происходит далеко не всегда. Даже если налицо достаточно интеллекта для понимания самой процедуры, может обнаружиться недостаток мужества и уверенности в себе, или человек может оказаться слишком ленивым, умственно и нравственно, или слишком трусливым, чтобы предпринять такое усилие. Но там, где присутствуют все необходимые предпосылки, трансцендентная функция не только становится ценным дополнением к психотерапевтическому лечению, но и дает пациенту великолепную возможность помочь аналитику собственными ресурсами порвать с зависимостью, которая нередко ощущается как унизительная. Это возможность самому добиться своего освобождения и найти смелость быть самим собой.

Обзор теории комплексов

Инаугурационная лекция, прочитанная 5 мая 1934 г. в Высшей технической школе в Цюрихе. Была опубликована в том же году в университетском сборнике под названием «Работы сотрудников ВТШ по культуре и государственному управлению» («Kultur- und Staatswissenschaftliche Schriften der Eidgenössischen Technischen Hochschule»). В 1948 г. немного переработанная статья вошла в авторский сборник «О психической энергии и сущности сновидений».

Обзор теории комплексов

[194] Современная психология имеет то общее с современной физикой, что ее метод получает гораздо большее интеллектуальное признание, нежели сам предмет. Этот предмет, психическое, поистине бесконечен в своих разнообразных проявлениях, настолько широк и ничем не скован, что все даваемые ему определения трудно, если вообще возможно, разъяснить, тогда как определения, основанные на наблюдении и проистекающей из него методе, могут – или, в конце концов, должны – иметь количественное выражение. Психологическое исследование исходит из этих эмпирически или произвольно определенных факторов и описывает психическое с точки зрения изменения этих факторов. Тем самым психическое трактуется как нарушение возможной схемы поведения, установленной тем или иным методом. Подобная процедура cum grano salis[150] характерна для естественных наук вообще.

[195] Не требует доказательства тот факт, что при таких обстоятельствах почти все зависит от метода и его исходных положений, которые в значительной степени определяют результат. Фактический объект исследований, безусловно, играет здесь определенную роль, но он не может вести себя подобно самостоятельному существу, если оставить его в покое в естественных условиях. Поэтому в экспериментальной психологии, а особенно в психопатологии, уже давно признано, что конкретная экспериментальная процедура не в состоянии отразить целиком психический процесс как таковой: между этим процессом и экспериментом, который можно было бы назвать «экспериментальной ситуацией», существует некоторое психическое состояние. Эта психическая «ситуация» порой ставит под угрозу весь эксперимент, ассимилируя не только экспериментальную процедуру, но и лежащие в ее основе цели. Под «ассимиляцией» мы понимаем отношение со стороны субъекта, который неверно интерпретирует эксперимент, поскольку изначально имеет непреодолимую склонность рассматривать его, так сказать, в качестве теста на сообразительность или как нескромную попытку заглянуть «за кулисы» души. Такое отношение маскирует процесс, который экспериментатор пытается рассмотреть.

[196] Опыт подобного рода хорошо знаком тем, кто выполняет ассоциативные тесты, и было обнаружено, что метод измерения средней скорости реакции и ее качества обеспечивает малозначимые результаты, вторичные в сравнении с теми, какие получают, оценивая воздействие на этот метод автономной психики, то есть с результатами ассимиляции. Именно тогда я открыл чувственно заряженные комплексы, которые ранее воспринимались как провальные реакции.

[197] Открытие комплексов и явления ассимиляции, ими вызываемого, предельно ясно показало несостоятельность старой точки зрения – восходящей к Кондильяку[151], – которая допускала изучение изолированных психических процессов. Не существует изолированных психических процессов, как не существует изолированных жизненных процессов; во всяком случае, пока не найдено экспериментальных способов их выявить[152]. Только благодаря специальной тренировке внимания и сосредоточенности субъект способен изолировать процесс таким образом, чтобы тот отвечал требованиям эксперимента. Но это уже другая «экспериментальная ситуация», которая отличается от ранее описанной тем, что здесь роль ассимилирующего комплекса перехватывает сознательное мышление, а прежде это делали более или менее бессознательные низшие комплексы.

[198] Все сказанное совершенно не означает, что ценность эксперимента подвергается сомнению в каком-либо фундаментальном смысле; мы лишь указываем на ее ограниченность как на критически важный фактор. В области психофизиологических процессов – например, сенсорного восприятия или двигательных реакций, где цель эксперимента очевидно не подразумевает ущерба, – преобладают чисто рефлекторные механизмы и ассимиляция почти не наблюдается, так что сколько-нибудь явных нарушений эксперимента, по существу, нет. Но все обстоит иначе в области более сложных психологических процессов, где экспериментальную процедуру нельзя свести к ряду четко определенных возможностей. Здесь, с исчезновением барьеров, которые возникали через постановку специфических целей, открываются широчайшие возможности, исходно создающие порой предпосылки для возникновения психологических ситуаций, которые мы называем «группировками» (Konstellation). Этот термин просто-напросто отражает тот факт, что внешние обстоятельства высвобождают психический процесс, в ходе которого определенное содержание объединяется и провоцирует действие. Когда мы говорим, что личность «сгруппирована», то имеем в виду, что человек занял позицию, по которой можно предполагать,