окажусь столь далеко от города. Посреди бескрайней и величественной пустыни. В полной ее власти. В зависимости от ее благосклонности. И единственным ориентиром станет лишь дар следопыта, что унаследовал сын кади.

Дети пустыни говорят между собой на своем наречии. А ко мне обращаются лишь на языке городов. Я делаю вид, что не слышу их разговоров и не понимаю. Но слушаю очень внимательно. Когда люди думают, что их не понимают, они говорят свободно. И услышанное лишь успокаивает меня. Убеждает, что я не зря нарушила запрет супруга и доверилась незваным гостям.

Их беседы полны мелочей, из которых складывается жизнь отряда. Еда. Вода. Уход за животными. Порой они сопровождаются шутками, от которых жар невольно приливает к щекам. И я не знаю, куда деть глаза. Никаб скрывает большую часть смущения. Да и ко мне мужчины относятся довольно уважительно. И даже в разговорах между собой не опускаются до грубости.

Им любопытно. Кто я, и как стала женой аттабея. Они пересказывают друг другу услышанные сплетни, и порой мне хочется смеяться от нелепости слухов, что блуждают по городу. Если верить им, то я либо утерянная невеста, обещанная Кариму еще в детстве, либо песчаная ведьма, приворожившая его с первого взгляда. И народу пустыни больше нравится второе предположение.

Наш путь протекает спокойно и размеренно. И это считается хорошим знаком. По словам Саида — самого старшего в отряде — мы достигнем стоянки народа пустыни даже быстрее, чем мужчины добирались до города. Мне неясна природа подобного явления, но я принимаю все на веру. Если дети пустыни считают, что кади может пролагать по пескам собственные пути, так тому и быть…

…Тиха ночь над пустыней. Отдыхает на очередной стоянке отряд. Горит небольшой огонек, разгоняя ночную мглу и отпугивая зверей. Спят люди. Лишь двое сторожат их покой.

— Думаешь, я совершил глупость?

Сын кади смотрит на огонь и на женщину, что безмятежно спит по другую сторону от костра.

— У нас не было выбора… Или же именно этот путь был угоден Великой пустыне. Кто знает?

— Я спросил не о пути Великой пустыни, а о том, что думаешь ты.

Молчит Саид, оглядывается. Прислушивается. Тихо в пустыне. Лишь потрескивает огонек, пожирая сухие колючки.

— Я не считаю тебя глупцом, но думаю, что ты еще очень молод, чтобы вести народ пустыни. Поэтому я сделаю все, чтобы кади исцелился и вновь занял свое место.

Хмурится сын кади. Сжимает губы. И хочет возразить, но не может. Знает, что прав друг. И причины их поступков во многом совпадают. Вновь смотрит он на спящую женщину и замирает, заметив в складках ее абайи огненного скорпиона.

Все путешественники пустыни знают, что мало кто может сравниться с ним в смертоносности. Один удар жала — одно мгновение — убивает человека за считанные часы, на протяжении которых несчастный мучается от сильнейшего жара. И сгорает без всякого солнца.

Напрягается рядом Саид, сжимает рукоять ножа, готовый убить тварь. Но как не задеть женщину? Медлит он. Боится шевельнуться Захир, опасаясь лишним движением спровоцировать удар смертоносного жала…

…А женщина спит. И скорпион перебирается по складкам одежды к ее лицу, замирает на голове, покачивая изогнутым хвостом. Словно раздумывает, стоит ли убивать ее. Алым наливаются чешуйки на его шкуре. Переливаются в отблесках пламени. Поблескивает жало. Замирает дыхание на губах обоих мужчин. Тело становится каменным от напряжения…

…А женщина во сне взмахивает рукой и сталкивает скорпиона на песок. Вздыхает и переворачивается на другой бок. Будто и не было ничего. Будто обоим детям пустыни лишь привиделось. Но в отсветах пламени видно, как скрывается в песке смертельная опасность. И разжимаются пальцы, сжавшие оружие, а дыхание вновь заставляет вздыматься грудь.

— Неисповедимы пути Великой пустыни, — шепчет Саид. — Да хранит она детей своих и прощает им их ошибки.

— Да не падет ее гнев на головы невинных и настигнет тех, кто не ценит жизни, — подхватывает Захир.

И еще долго у ночного костра раздается тихая молитва, известная каждому, рожденному в песках. А жена аттабея продолжает спать, и впервые за долгое время сон ее крепок и спокоен…

…Город встречает Карима привычным шумом. Стража у Золотых ворот кланяется и пропускает отряд, не смея задерживать. Улицы полны народа. Базарное время. Скоро уже солнце встанет в зените, и все спешат закончить дела, чтобы скрыться от палящих лучей за стенами домов. Медленно едут всадники по городу. Наблюдает за ними новый начальник охраны. Старается. И, несмотря на молодость его, справляется с делом.

Улыбается аттабей. Радуется, что вернулся домой. Представляет, как обрадуется жена, как тонкие руки обнимут его, прогоняя тревогу, что уже несколько дней заставляла подгонять людей. Он торопился. Спешил вернуться и поделиться новостями. Рассказать, что в далеком Гадрабе их готовы принять и предоставить дом. И что там им будет спокойно…

…Но дома Карима ждет напряженная тишина. Не смеются служанки, стража отводит взгляды, а верный Али не спешит поднять глаза от пола. И не видно жены, лишь служанка ее стоит в стороне, будто пытается слиться со стеной.

— Что случилось?

Замирает сердце аттабея, а брови сходятся на переносице. Рука привычно ложится на рукоять сабли.

— Прости нас господин, — говорит старый друг, поднимая на него виноватый взгляд, — мы не уберегли госпожу.

Боль пронзает грудь и заставляет пошатнуться. Подставляет плечо старший сын Лафида. Поддерживает. И, прежде чем аттабей успевает сказать хоть слово, Надира срывается с места и падает перед ним на колени, начиная громко причитать:

— Господин, она сама захотела уехать! Сама! Никто не виноват, господин! Это дети пустыни увезли ее! Им нужен был лекарь, и они пришли к госпоже! А она — слишком добрая, чтобы отказать! Госпожа сама отправилась с ними! Она забрала лекарства, чтобы помочь кади! Господин, никто не виноват!

Очень медленно, сквозь непрерывный поток слов, Карим смог уяснить суть — Адара жива. Она покинула его дом по собственной воле, но жива. Жестом он велел служанке замолчать. Отстранил охранника и глубоко вздохнул, стараясь задавить гнев, что уже начал зарождаться внутри.

— Госпожа уехала?

— Да, — пискнула Надира, глядя на него огромными испуганными глазами.

— С народом пустыни?

— Да.

— Зачем? — последний вопрос аттабей задал, глядя на старого слугу.

И тот ответил. Медленно и спокойно рассказал все, начиная с визита отряда народа пустыни в дом, и заканчивая утренним пробуждением, когда вся стража неожиданно оказалась усыпленной, а хозяйка пропала.

Нахмурился Пустынный Лев. Сжал зубы. И хотел бы зарычать, да не на кого. Кто мог ждать, что слабая женщина