последовали два воздушных булочки с персиковым джемом, я позвонила мистеру Бальфуру. Прожив несколько лет на дешёвой еде быстрого приготовления (перевод: чрезвычайно обработанная покупная еда), домашнюю еду я восприняла как наслаждение, по которому истосковалась. Когда адвокат не ответил, я оставила ему сообщение, спросив, будет ли у него сегодня днём время встретиться со мной в особняке.

Мой разум превратился в мутную мешанину мыслей, но одна из них была кристально ясной: мне необходимо твёрдо и тактично пресечь несговорчивую мисс Бин. Шайки, даже мелкие сборища состоятельных женщин имели тенденцию разрастаться, если оставить их без внимания. Одними из самых сложных посетителей во время моей работы в ресторанном деле были люди хорошо одетые и, казалось бы, воспитанные. Работая в сфере обслуживания, я научилась не судить книгу по обложке.

Я была человеком, который не останавливается на полпути. В редких случаях, когда я решалась на что-то, я решалась на 110 процентов. Если (нет, как только) я приму это наследство, за каждым моим шагом будут следить, в моих мотивах будут сомневаться, мои решения будут подвергаться безжалостной проверке, поэтому крайне важно, чтобы я начала как намеревалась: твёрдо, полностью вовлечённой и способной, или, если не способной, то открытой для инструкций по этому вопросу. Занять здесь место, оставленное Джунипер Кэмерон, не обладая компетенцией и убедительностью, никогда не получится. Благодетельный матриарх была животворящей и заботящейся силой. Я надеялась, что мы родственницы не только в финансовом наследии, но по характеру.

Я ничего не знала о своей родословной. Вероятность, что я проросла от прекрасных, крепких корней, даровала волнующее чувство семейной гордости. Я была благодарна за то, что хотя мне всего двадцать четыре года, я прожила жизнь, полную ответственности и тяжёлой работы. Проживи я детство, которому я когда-то завидовала, я бы и в половину не была бы готова к задачам, стоящим передо мной.

Когда я выходила через чёрный ход на задний двор, мистер Бальфур написал:

«В час дня вам подойдёт? Я не знаю, какую спальню вы выбрали, но покои Джунипер в южном конце первого этажа. Надеюсь, мы не слишком вторглись, но когда Леннокс узнала о пожаре, она взяла на себя вольность купить для вас одежду и прочие вещи, и вы найдёте всё в шкафу там. Мы пострадали от схожей потери и понимаем, каким длительным может быть процесс восстановления всего».

«Длительным», — сказал он со своими деликатными южными манерами, тогда как подобающим словом было бы «невозможным». Я не сомневалась, что он знал сумму моего долга до последнего пенни. Была ли хоть одна деталь, которую он и его жена не смогли учесть? Моё недавнее опасение, что я покажусь бедной родственницей, которой я и являлась, и почувствую себя убогой из-за этого, было устранено ещё до моего прибытия. Как я вообще привыкну жить вот так — где мои потребности предвидят и обеспечивают ещё до того, как я сама их осмыслила?

«В час будет идеально. Это такой добрый и внимательный поступок со стороны Леннокс, спасибо». Сунув телефон в задний карман, я вышла на патио из кремовых и дымчато-серых камней брусчатки, обрамлявших бассейн, и с восторгом обнаружила, что они тёплые под моими босыми пальцами ног. На севере сегодня было +3 и моросил дождик; я проверяла. Затем я исполнила маленький радостный танец в душе, празднуя тот факт, что я здесь, а не там. Мои эмоции сегодня были определённо… бурными, моё счастье пьянило, моё раздражение вспыхивало.

Буквально вчера я надеялась, что адвокат снял мне номер в отеле с бассейном, чтобы я могла напитаться солнышком перед возвращением домой. Теперь же я стояла под солнечным лазурным небом, в поразительном садовом дворике (зажатом между задней стеной особняка и покрытым вистерией гаражом, который тягался с домом в своей грозной ширине), и двор этот мог похвастаться курортным бассейном с шестью фонтанами, четырьмя костровищами, двумя баха-полками с искрящими белыми шезлонгами, джакузи на дюжину человек, петляющей водяной горкой, очаровательной летней кухней под увитой лианами беседкой, столовой зоной и большой зоной отдыха с мягкими диванами и костровищем.

(Баха-полка — это неглубокая зона в бассейне, где можно поставить шезлонги прямо на дно бассейна и лежать в воде; также эти зоны часто отводятся для маленьких детей и домашних животных, — прим.)

И всё это предположительно моё.

Мне никогда не придётся выселяться и ехать домой.

Меня нельзя назвать матершинницей. Мама вбила мне в голову, что мне дан мозг, и на мне лежит ответственность его использовать; использование избитых проклятий выдавало ленивый, лишённый дисциплины мозг. Но факт в том, что иногда можно лишь покачать головой и сказать: «Какого хера? Я тоже умерла в том пожаре, и это рай?»

Я не умерла, и это не рай. Я здесь, а мама нет, и она никогда не сможет увидеть великолепие Уотч-хилла или наблюдать, как я превосхожу мечты нас обеих насчёт того, чем я однажды могла бы стать. Моё сердце защемило от скорби, и на глаза навернулись слёзы.

— Вуф-вуф-вуф.

Я обернулась и обнаружила Руфуса, который сидел на спинке мягкого шезлонга, склонив голову набок, и изучал меня глазами цвета оранжевого пламени.

— Я потеряла свою мать в пожаре, — несчастно сказала я ему, шмыгая носом, — и я так сильно по ней скучаю, что кажется, будто моя душа кровоточит.

— Вуф.

Вытерев глаза тыльной стороной ладони, я заставила себя собрать своё горе и спрятать прочь. Я пообещала себе обуздать его, отводить для плача лишь определённые, конкретные часы дня, и в целом я преуспевала.

— Наверное, ты хочешь, чтобы тебя впустили.

— Вуф-вуф.

— Я думала, совы ухают. С чего вдруг это вуфканье?

— Хуу-хуу.

Я моргнула.

— А некоторые ещё говорят «красавица».

Тыквенные глаза оценивали меня, не моргая.

Хрюкнув от собственной вычурной выдумки, будто свирепый мрачный филин, который даже отдалённо не выглядел одомашненным, может повторять за мной как хорошо натренированный попугай, я сказала:

— Пошли, я впущу тебя.

Полночный хищник оттолкнулся мощными когтями, высоко воспарив, затем низко опустился, пролетев по длине двора с искусным скольжением, едва заметно подёргивая кончиками крыльев, чтобы огибать деревья и кустарники, фонтаны и статуи, после чего приземлился в нише над дверью трёхэтажной оранжереи в южном краю обширного сада.

Я поспешила присоединиться к нему.

***

Дом извивался немыслимым лабиринтом, и я быстро подтвердила свою догадку о том, что примерная площадь была прискорбно неточной. Одна лишь оранжерея по моим представлениям имела площадь 5000 квадратных футов. Я разрешила себе лишь бегло заглянуть внутрь, пока наблюдала, как Руфус залетает и садится на ветку хлебного