А тем временем вокруг текла жизнь, полная опасностей и неожиданностей.

Сунгари нередко разливалась, случались наводнения. Лидия Вертинская вспоминает, как «в одно небольшое наводнение мы, дети, повытаскивали наши ванночки и плавали в них, как в лодке, гребя руками. Для нас это было большое развлечение».

В 1932 году, весной, Сунгари вышла из берегов и затопила улицы, серьезно нарушив жизнь горожан, особенно в районе Пристани. Были разрушены магазины, склады, конторы. Люди, лишившиеся крова, искали убежища в других районах Харбина. Богатые китайские семьи снимали часть домов у русских, менее состоятельные русские искали приюта у знакомых, порой — и у китайцев.

К наводнению прибавились и другие ужасы.

Одним из них стали хунхузы — китайские бандиты, которые похищали людей и требовали с родных выкуп. Название «хунхузы» означало «рыжебородые» — в китайской национальной опере разбойники обычно носили рыжие бороды. В начале 1930-х годов эти бандиты особенно распоясались. Наталия Ильина в книге «Судьбы» вспоминает о похищении хунхузами своего дяди, Александра Воейкова, крупного ученого-биолога.

В августе 1932 года Воейков со своим пятнадцатилетним учеником по имени Слава бродил в окрестностях Сунгари, собирая редкие растения для коллекции. Там их схватили хунхузы и потребовали выкуп от матери мальчика и от сестры Воейкова, Екатерины Дмитриевны, матери Наталии Ильиной.

«Августовским поздним вечером, — вспоминает Ильина, — в дверь нашу постучали, затем вошел молодой китаец, очень опрятный, в голубом шелковом халате, и, сняв соломенную шляпу, поклонился, улыбнулся, протянул моей матери вчетверо сложенный грязный листок… Мать недоуменно развернула его, поднесла к близоруким глазам. И тут же громко, сердито: «Что это? Кто вы такой?» — «Мы — хунхуза», — и китаец улыбнулся скромной, но полной достоинства улыбкой. А на грязном листке карандашом, почерком дяди Шуры, нацарапано: «Катя! Слава и я у хунхузов. Держат в яме…»

…Поразило нас то, что этот молодой и не лишенный элегантности китаец спокойно признавался в своей принадлежности к хунхузской шайке и разгуливал по городу, ничего не опасаясь. А кроме того, похищали обычно людей состоятельных — харбинских коммерсантов, владельцев аптек, магазинов, — при чем же тут наш дядя, у которого ломаного гроша за душой нету?»

На этот вопрос у элегантного бандита сразу нашелся ответ: Александра Дмитриевича Воейкова приняли за кого-то другого, а когда разобрались, решили — не выпускать же его просто так, пусть хоть небольшой выкуп, но дадут! Екатерина Дмитриевна решила перехитрить бандитов и помчалась на следующее утро в японскую жандармерию «за справедливостью». Не тут-то было. Японцы объяснили сестре жертвы, что с хунхузами непременно будет покончено, но потом, а пока у императорской японской армии и так хватает забот, поэтому лучше заплатить требуемый выкуп. Ильины поверили тому, что им сказали. Понадобились годы опыта, чтобы понять: хунхузов не трогали, потому что они находились на службе у японцев, замешана была и «Русская фашистская партия» — похищали-то в основном русских эмигрантов, бесправных и беззащитных…

Пришлось торговаться. Хунхуз, усмехаясь, снизил сумму вдвое: теперь требовалось внести за Воейкова не тысячу, а всего пятьсот гоби (или китайских даяпов, Наталия Ильина точно не помнила, какая валюта ходила в Харбине в то время), но еще купить сколько-то пар носков и сколько-то пачек сигарет. «Хунхуза подарки любит!» — объявил китаец.

«Дальнейшего память в последовательности не удержала. Видятся отдельные куски… Я покупаю хунхузам дешевые китайские сигареты, десять штук в пачке, на пачке изображение крестьянина в соломенной шляпе и закатанных выше колен синих штанах, крестьянин разбрасывает зерно, сигареты в переводе на русский назывались «Сеятель». Я покупаю носки, нарочно выбирая самые, с моей точки зрения, некрасивые, серые с розовыми полосами, и мне безумно жалко денег и одновременно весело, ибо в голове уже складывается смешной рассказ о том, как я покупала подарки хунхузам… С болью в сердце мама решила расстаться с подарком своей матери — золотое колечко и в платиновых ланках небольшой, но, кажется, хороший брильянт».

Поздней осенью, в ноябрьский день, состоялась встреча где-то за чертой города матери Ильиной и матери Славы с хунхузами — обмен прошел благополучно; пленников привели в той же одежде, в которой они летним днем собирали гербарий, но изодранной в клочья. У Александра Дмитриевича Воейкова обнаружилось воспаление легких, его руки и шея были в язвах — хунхузы, оказывается, имели привычку гасить сигареты о тех, кого они держали в заточении.

Эта история завершилась, действительно, благополучно, в сравнении с другой, о которой рассказывают в своих мемуарах и Наталия Ильина, и Елена Якобсон.

Хунхузы до такой степени обнаглели, что бесправных русских им показалось мало.

«Самым ужасным случаем стало похищение молодого пианиста Семена Каспе, учившегося во Франции и приехавшего в Харбин погостить у отца, богатого ювелира, — вспоминает Елена Якобсон. — За него у семьи потребовали огромный выкуп. Старик Каспе оттягивал, не имея в руках нужной суммы. Тогда бандиты отрезали Семену уши и в аккуратной коробочке прислали отцу, приложив записку с обещанием прислать пальцы Семена со следующей почтой. Старый Каспе имел связи по всему миру, история наделала шуму, но еще до того, как выкуп был доставлен, местная полиция нашла изуродованный труп Семена».

По свидетельству Н. Ильиной, расследованием занялся служащий французского консульства — Каспе был гражданином Франции. Дотошный следователь выяснил, что бандиты связаны с японской жандармерией. Японцы, дабы сохранить честь мундира, стали изворачиваться, пытались обвинить во всем «Русскую фашистскую партию» — по этой версии, старый ювелир торговал царскими драгоценностями, а патриоты не смогли ему этого простить и отомстили, убив сына…

Существует и другая версия, в каком-то смысле более убедительная.

26 мая 1931 года в Харбине открылся первый съезд русских фашистов, на котором было объявлено о создании Русской фашистской партии. Председателем ее стал бывший генерал, организатор целого ряда диверсионных операций на территории СССР Владимир Косьмин, но реальная власть была сосредоточена в руках группы Константина Родзаевского, сбежавшего в 1925 году в Маньчжурию из Благовещенска. В 1928 году за Константином последовал отец, а мать и две сестры немедленно были арестованы ОГПУ.

Идеолог фашизма, Константин Родзаевский был одержим антисемитизмом и антикоммунизмом. В Харбине он нашел питательную почву — здесь было много военных семей, в которых детям с ранних лет внушали, что придет время и Россия будет нуждаться в воинстве, которое освободит ее от большевизма. Родзаевский окружил себя этими молодыми людьми, их было довольно много в Харбинском юридическом институте, куда он поступил и откуда вскоре был отчислен именно за создание фашистской организации.

«Слухи приписывали Родзаевскому личное участие в похищении людей, — пишет Антон Уткин в газете «Версия». — Говорили, что с некоторыми из заложников он расправился собственноручно. Первое такое подстроенное полицией похищение произошло 11 марта 1932 года, через десять дней после создания Маньчжоу-Го. Жертвой… стал харбинский аптекарь Кофман. За него требовали выкуп в 30 000 долларов. Жена аптекаря смогла найти только 18 000, и расчлененные останки Кофмана оказались во рву, куда сваливали неопознанные трупы, найденные на улицах Харбина.