все еще возбужден, и мне ничего не остается, как гладить себя, мысленно представляя, как Софи сосет мед с моего члена.

Проклятая звезда

Софи

Библиотека Спиркрест — мое любимое место во всем кампусе. Я люблю ее больше, чем коридор из осин и тополей, ведущий к астротурфу и теннисным кортам, больше, чем строгий учебный корпус, больше, чем викторианскую оранжерею на территории младшей школы.

Библиотека здесь имеет собственное здание, спрятанное от посторонних глаз за щитом из древних дубов и усталых ив. Внутри — отполированная годами деревянная обшивка, окна в форме гробниц и бронзовые перила. Три стеклянных купола венчают потолок, в их центрах висят огромные бронзовые светильники. Среди книжных полок стоят длинные письменные столы с зелеными банковскими лампами.

В воздухе витает запах кожи и старой бумаги. Царит умиротворяющая, довольная тишина. Это своего рода оазис в Спиркресте. Даже самые несносные дети, войдя в библиотеку, чувствуют ее освящение.

Поскольку зимние экзамены по многим предметам уже начались, я не единственная, кто решил провести свой выходной в библиотеке. Забившись в уголок секции современной истории, я сижу напротив Одри, которая тоже изучает историю.

Мы по очереди держим в руках тетради и расспрашиваем друг друга о Сталине.

За окном наступает ночь. Мягкий золотой свет и зеленые лампы сдерживают темноту. Ледяная морось стучит по окнам и куполам, звук наполняет воздух, как статическое электричество. После нескольких часов, проведенных за перечислением дат и подробностей сталинских злодеяний, мы делаем столь необходимый для психического здоровья перерыв.

Одри достает из сумки термос и наливает в две жестяные кружки чай.

— Как ты думаешь, у него действительно были добрые намерения? — спрашивает Одри, передавая мне чашку. спрашивает Одри, передавая мне чашку.

Я упираю подбородок в ладонь и задумчиво смотрю на темно-янтарный чай и поднимающийся от него пар. — Даже если и были… разве это имеет значение?

— Думаю, да, — говорит Одри. — Думаю, я бы больше уважала человека, если бы он делал что-то плохое с намерением сделать что-то хорошее. А ты бы не стала?

— Не думаю, что стала бы. Твои намерения не могут повлиять на других, но ваши действия могут. Я думаю, если бы кто-то сделал что-то плохое, мне было бы наплевать на его намерения. — Я приподнял бровь. — Особенно если речь идет об убийстве миллионов людей.

— То есть, наверное, это справедливо, и я не говорю, что эти убийства были бы оправданы, даже если бы у него были намерения. Но это сделало бы его немного другим человеком.

Я пытаюсь сделать глоток чая, но он все еще слишком горячий, чтобы пить. — Не для меня.

Одри смеется. — Для тебя все так черно-бело, Соф. Мне это даже нравится в тебе. Я всегда знаю, в каком положении я с тобой нахожусь.

Я тоже смеюсь. Скрестив руки на столе, я прижимаюсь к ним щекой и закрываю глаза. — Как ты думаешь, я слишком осуждаю тебя?

Одри отвечает не сразу, и я понимаю, что ей нужно подумать.

— Нет, не осуждаю, — говорит она в конце концов. — Скорее… у тебя большие ожидания от других. Как ты думаешь, люди считают тебя осуждающей?

— Нет. Но Эван считает, что именно по этой причине у меня не так много друзей.

Одри насмехается.

— Что он может знать? Он не узнает настоящую дружбу, если она ударит его по лицу. Молодые Короли — не друзья, они больше похожи на бандитов-подростков.

Я смеюсь, искренне забавляясь этой картиной.

— Он сказал, что я установила слишком высокую планку искренности, — добавляю я после минутного молчания.

— И что с того? Молодец, что не окружаешь себя фальшивыми друзьями. С каких пор ты вообще общаешься с Эваном? Я думала, ты работаешь в кафе, а не занимаешься с ним.

— Работала, но он заставил меня остановиться, чтобы я могла подготовить его к экзамену по литературе.

Одри наклонилась вперед. — Что? Ты мне не сказала.

Я опираюсь подбородком на руки, чтобы посмотреть на нее как следует. — Я занимаюсь этим только с прошлой недели.

— С каких пор его вообще волнует экзамен по литературе?

— Я так и сказала. Но он сказал, что если он его завалит, то это будет выглядеть не очень хорошо, так как я должна была его репетировать. Он сказал, что будет легче продолжать нашу сделку, если он сдаст экзамен.

Одри откинулась на спинку стула. — Ладно, я понимаю логику. Но почему бы ему просто не позаниматься, если он хочет сдать экзамен?

Я вздыхаю. — Потому что он ленивый идиот, который буквально ничего не знает. И я имею в виду ничего. Он даже не знает сюжет "Гамлета".

— Гамлета? Я думал, ты изучаешь Отелло.

— Да. Мой класс изучает "Отелло", а его — "Гамлета".

Глаза Одри сузились в гнезде длинных вьющихся ресниц. — Итак, позволь мне прояснить ситуацию. Мало того, что тебе пришлось делать домашнее задание этого идиота, так теперь ты, по сути, изучаешь и учишь текст, по которому у тебя даже нет экзамена?

— Ты понимаешь мое разочарование?

— Понимаю? Я бы на твоем месте была в ярости. Почему бы тебе не послать его?

— Я бы с удовольствием. Но если он пройдет, то я смогу вернуться к работе в кафе и откладывать деньги на следующий год.

— Ну, хорошо, — сказала Одри более спокойно. — Я поняла, что ты имеешь в виду. Но это все равно раздражает.

Я тихонько смеюсь. — Ты проповедуешь хору, Одри.

Мы погружаемся в уютную тишину, убаюканные стуком дождя. Сон наваливается на меня, веки тяжелеют и медленно смыкаются, как будто я моргаю сквозь густой мед. По столу разносится унылое жужжание. Одри берет телефон, смотрит на него, кладет. Она снова берет его, задумчиво смотрит на него и снова кладет.

— Это он? — спрашиваю я, ошарашенно глядя на нее.

Она не упоминает о парне, с которым познакомилась на летних каникулах, но очевидно, что он все еще в ее мыслях и в ее жизни.

— Угу, — говорит она, отталкивая телефон.

— Ты не собираешься писать ему ответ?

— Он хочет встретиться на рождественских каникулах.

— Я даже не знала, что вы все еще общаетесь.

Знакомая история. Одри всегда все о нас знает. Она была первой, кому я рассказала о своей тайной работе, об Эване. И все же ей всегда требуется больше всего времени, чтобы открыться нам, рассказать о том, что происходит в ее жизни.

Быть подругой Одри требует терпения, но она стоит того, чтобы потратить на это время.

— Он писал мне весь семестр. Теперь он предлагает приехать в Лондон