В истерике Чип ворвался в полицейское отделение Вахиава, крича:

— Он жив, жив! Я не трогал его!

Чип специально выбрал этот маленький полицейский участок, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Его повели в камеру. Чип упрямо твердил:

— Он жив!

— Забавная штука, — сказал мне капитан Юдзи. — Сами знаете, что происходит с останками на такой жаре. Раздуваются, точно воздушный шар, и газ выходит через все отверстия.

Разумеется, я не собирался ничего рассказывать Роз, но вечером, когда я относил ее в постель, Роз завизжала:

— Не говори мне! Не говори!

Постороннему человеку невнятна стенография провинциальных новостей, хоть он и подозревает в ней какое-то скрытое колдовство, но это прекрасный стимул для воображения обывателей. Они-то могут расшифровать все намеки, даже имена что-то говорят им: знакомые фамилии, соединившиеся на страницах газет, сами по себе — откровение. В маленьком городке каждому известна предыстория последних известий, читатели могут дополнить все разоблачения. Язык местных новостей часто похож на концентрированное повествование изысканного аргентинского мага Хорхе Луиса Борхеса, многие рассказы которого — попросту вести из Буэнос-Айреса. Изящный, графически отчетливый рассказ сворачивается кольцами, тесно, словно вечерний наряд, облегая свой сюжет, фантазия кружит вокруг фактов, вьется по следу сюжета, превращаясь в виноградную лозу, которая дала имя виньетке.

В тесном городке Гонолулу заголовок «Адвертайзера»: «Убийство в Кайлуа. Подозреваемый арестован» был понят как деликатно-сдержанный намек — мадам Ма была одной из наиболее популярных сотрудниц этого издания. Соперничавший с «Адвертайзером» «Стар Буллетин» позволил себе кое-что раскрыть (о, лишь раздразнить любопытство): «Сын журналистки арестован за убийство флориста». Само по себе происшествие казалось достаточно ясным, и факты в обеих статьях приводились одни и те же: упоминалась бурная ссора, подразумевалось — ссора между любовниками; было сказано, что мужчины дружили, причем Чип именовался «лидером гавайского движения в защиту однополых браков». Этот эвфемизм означал гея столь же недвусмысленно, как и термин «флорист», а уж мадам Ма была прекрасно известна всем в роли примадонны этого странного трио. На Гавайях быть маху считается колоритным, но отнюдь не преступным. Вообще-то, по старинному полинезийскому обычаю, если в семье не рождались дочери, одного сына воспитывали как девочку.

Большинство читателей полагало, что дело тут простое и ясное: два здешних гомосексуалиста закатили истерику с потасовкой, потом гонялись друг за другом на машинах и, наконец, дошли до прямого насилия. В результате один раскроил другому череп. Интерес несколько подогревался тем обстоятельством, что Амо был женат и имел детей. То была единственная вызывавшая возмущение особенность этого преступления — упоминавшийся в качестве места действия семейный дом в Кайлуа. Жена выступала свидетельницей. Она была подавлена не стыдом, а скорбью. Кто мог бросить в нее камень? Некоторые все же винили ее: все-таки нужно соображать, когда выходишь замуж за маху. Она потакала слабости мужа, играла с огнем, закрывала на все глаза. Сама напросилась, но что же теперь будет с ее бедными детками?

Итак, флорист-португалец и хапа-хаоле, а также все доступные местным журналистам обозначения особой сексуальной ориентации: «восходящая звезда куму хулы», «игравший в театре», «участвовал в массовке балета в Гонолулу», «протеже Ричарда Шарпа» (Шарп — престарелая «королева», пользовавшийся известностью также и в качестве чечеточника), «мужская модель», «хорист», словом, все, кроме откровенного «педик».

Большая часть публики в Гонолулу отреагировала, как подобает набожным христианам. Особенно злорадствовали мормоны, сами лишь вчера отказавшиеся от полигамии, но решительно осуждавшие браки гомосексуалистов как аморальные. Эти люди не спрашивали, чем вызвано насилие и убийство в среде геев: достаточным поводом, по их мнению, была сама принадлежность к геям, ведь они ревнивы и легко возбудимы (так в свое время судили и о цыганах), то и дело вцепляются друг другу в волосы, и поскольку оба партнера — мужчины, а мужчины (даже голубые) сильнее женщин, последствия оказываются тяжкими. Когда мужчина набрасывается на женщину, он, как правило, без труда справляется с ней, но в потасовке между геями любой может оказаться в выигрыше или проигрыше, поскольку силы-то у них равны. Тут у зрителей просыпается спортивный интерес: кто окажется жертвой на этот раз?

Ко всем этим соображениям примешивалось еще одно, хорошо знакомое и жителям материка. Люди даже радуются, когда гомосексуалист убивает своего партнера или совершает иное уголовно наказуемое преступление, будь то воровство, оскорбление действием или нанесение ущерба чужой собственности («орудием преступления стала обутая нога») и так далее, поскольку это дает публике возможность смаковать подробности и ханжески возмущаться вроде бы не гомосексуализмом как таковым, хотя на самом деле осуждается в таких случаях именно «извращение»: снова оказалось, что они куда хуже нас с вами!

Публика, это скопище чопорных соглядатаев, потирает руки, когда какая-нибудь маргинальная личность убивает своего собрата, когда замертво падает на ринге боксер, когда прилив выбрасывает на берег утопленника. Ради этого же ознобного восторга люди сбегаются на петушиные бои, где оба противника лишены лица, лишены личности. Мы видим лишь наносимые удары, нас интересует только исход борьбы, победителя не отличить от побежденного. Мексиканские батраки-сезонники задыхаются в товарном вагоне, заключенные рвут друг другу глотки, гангстеры и разъяренные геи сводят счеты — их смерть никого не волнует, она не бросает никакого отсвета на жизнь обычных людей. Сами напросились.

Чип убил Амо Ферретти в парке Кахана-бич в Пуналуу, и это не вызвало ни ужаса, ни громкого скандала. Ни один человек не испытал той судороги страха, что сотрясает любого при сообщении о каком-нибудь жутком преступлении в спальном районе: я живу неподалеку! Я часто проезжаю по этой дороге! Там живет мой лучший друг! Мой сын ходил в школу с тем парнем, которого убили! Это могло случиться со мной! Ужас граничит с похвальбой.

Но когда дело касается гомосексуалистов, гангстеров, мексиканских иммигрантов, каждый говорит себе: «Со мной такого случиться не может!»

Всем казалось, что убийство стало естественным итогом свары между Чипом и его любовником. Люди спрашивали, как и где это произошло, а не почему, хотя именно на этот вопрос публика получила самый неожиданный ответ.

По Вайкики распространился слух, достигший ушей Бадди Хамстры, — слух настолько нелепый, что сперва ему отказывались верить. Чип якобы заподозрил неладное (мать не позвонила ему) и в неурочное время, после обеда, явился в гостиницу. Это сообщение мог подтвердить я — я помнил тот день. Чип не мимоходом заглянул, а с каким-то умыслом, с расчетом: при свете дня, без предупреждения, врасплох. Я был на дежурстве, а Чип прошел через служебный вход, быстро проскочил через кухню и поднялся на лифте для обслуги.