вовсе; вот есть она, есть я, она хороша, любит, ей и не надо ничего, а я себе что-то придумал, приключения, такую работу, и далеко от нее, якобы чтоб стать ближе, но вот вместо этого оказался дальше, и работы тут вал, и придется тут жить неделями, в поселке на той стороне реки, в поселке, который сейчас покрывается тьмой, и пар над заводом справа чернеет.

В середине костра «елочки» прогорали, и я подталкивал основания крестов ближе к центру, чтоб они быстрее занимались. И все равно горел этот костер часа три, но так и не выгорел дотла, да и не мог. Когда остались уже обугленные, тлеющие красным огарки, я задумался: как же это тушить? Пришлось носить понемногу снег из ложбинки, где он еще оставался.

Вышел на дорогу и пошел к шоссе. Позвонил Жоре, и только в этот момент сам себя спросил: а чего ж раньше не позвонил? Ни Жоре, ни Вилесову, ни отцу Арсению, ни кому-то еще, чтоб попросить о помощи? Решил, что это все для того, чтобы остаться с собой.

Проходя мимо деревни, я увидел ее название – Кудымово. Не сразу вспомнил, где я его уже встречал. Позже уточнил. Да, то самое Кудымово.

* * *

Утром я продрал глаза в «Красной Шапочке». Спина ныла, а вдоль позвоночника, чуть наискосок, шла красная с синим отливом полоса.

Предстояло несколько встреч с журналистами, в городе.

Официантка, лет шестнадцати, такая тонкая и свежая, что это бросалось в глаза, слишком уж скоро подала завтрак, и я понял, что она знает, что я с завода, а у Качесова с заводом бизнес, и я вроде как был свой потому для нее. Запихнул в себя блин, яичницу, зачем-то отдельно съел варенье из плошки и только потом выпил чай. Завтрак был что надо, но, против своей привычки, я не насладился им, а лишь грубо насытился и тут же принялся думать о том, чего это со мной.

Жора вез меня в город; час пути прошел под Дживана Гаспаряна. Песни, сыгранные на дудуке, удивительно подходят бесконечной русской равнине, ее полям и лесам, проглядывающим кое-где церквям – то разрушенным, то восстановленным, остаткам бывших колхозов, деревням, половина домов в которых покинуты, и порой, особенно когда глядишь на дома-двухсемейки, в которых одна часть еще жилая, а вторая уже готова обрушиться – находит такая тоска, как будто долю души отъяли, и вся жизнь – она только отчасти, она не полная, она какая-то недостаточная, несчастная.

* * *

Обычно в регионе пять-шесть каких-никаких изданий. Тормознуть их благородный порыв писать всякую чепуху можно несколькими методами, но самый надежный – заказать им материалы и долго тянуть с заключением договора («У нас тако-о-о-ой контроль на предприятии! Все эти системы, утверждение у финансового директора, у генерального, у начальников отделов, все о-о-о-очень долго проходит, я бы и сам рад побыстрее, но они пока прочитают, пока галочку в системе поставят, это все недели, а если кто найдет не ту запятую, то вообще начинается такая свистопляска, что просто вешаться хочется, все по новому кругу»). Пока они ждут договоров и оплаты – ничего не печатают и не снимают. Потому тушить пожар в СМИ одного региона в такой ситуации – когда есть деньги и возможность впоследствии предложить длинные контракты лучшим – легко и приятно.

С соцсетями сложнее: нужно платить быстро, с карты на карту, и пабликов может быть много, и эти скоты друг друга еще часто цитируют, тут нужны сноровка, оперативность и наличные. Но тут мне было плевать на соцсети, потому что ядерная аудитория протеста – бабули, бандит, администрация и так далее, по списку – не пользовались никакими группами «Скучное Кряжево» или там «Подслушано Кряжево».

За день обошел шесть редакций, вручил визитки, раздал коньяк. Все шло неплохо, и помешать могло лишь то, что я вонял костром, ровно геолог, месяца два не выходивший из леса. Душок я осознал (не почувствовал, а именно осознал, что он есть, потому что за вечер так привык к нему, что и чувствовать перестал) уже в первой редакции, где угостился чаем и посидел у батареи, отчего душок проявил себя со всей силой. После этого Жора отвез меня в местный гипермаркет, где я переоделся, вымылся в раковине, залил себя одеколоном и вновь отправился в бой.

* * *

Та же официантка, девочка-подросток Рита, мелькнув косичками, мгновенно принесла ужин. Передо мной сидел заждавшийся эколог. Поначалу Герман показался мне задротом: по пути в поселок – и в аэропорту, где я хлестал пиво, и утром в машине – он был не словоохотлив и говорил как-то квадратно; а тут побегал четыре дня и оживился.

– Очистные – биологические. Даже если слить их целиком и сразу, то это все равно что пукнуть в театре: неприятно, но только на пару минут и только тем, кто сидит рядом. Пробы воды и прибрежной почвы уже отправил, но, думаю, там все будет в порядке, судиться можно легко. Нагрузку на экосистему здесь, скорее всего, оказывает сельское хозяйство выше по течению – там и ферма, и поля, и черт знает, чем его удобряют. Мы туда слазим. Вызвал коллегу. Вы же не против? Вот. Что касается бобров – они тут норные, популяция устойчивая вроде как, это мы с лесничим проговорили. Так что вы правы, они просто расширяют ареал обитания. Птицы! Это действительно были галки. За кладбищем у дач годами формировалась несанкционированная свалка, вот они и развелись. Там еще и сараи были, но как раз из-за стройки вашего завода все снесли. Свалку убрали – галок нет.

– Какую помойку надо собрать, чтобы вернуть галок?

Герман впал в ступор. Наверное, такие экологические задачи не решают в учебниках.

– Надо с орнитологами поговорить, но я бы не стал… Да и подрядчика нелегко будет найти на такую задачу, если вообще возможно. Так… яблони! Там какой-то вредитель, фото отправил уже специалисту, но это точно не воздух, то есть не загрязнение. Развелся какой-то жук или бабочка, кто знает, что там эти яблони жрет. Ну и последнее – по вспышке рака. Не наша зона ответственности, но вы там в письме все перечисляли. Коллеги посоветовали обратиться в Департамент здравоохранения, взять там данные, посмотреть, действительно ли такая вспышка есть. Сразу обозначу, что прежде на бумажных производствах и при них такого не было. Ну, во всяком случае в литературе упоминаний нет, мои знакомые медики не нашли, а их слово железное.

В