– Какая разница?

– Просто интересно.

– Да ты что.

– Ну, этот парень, он один из ваших?

– Нет никаких «наших». Я инспектор финансовой полиции в Риме. Здесь я не работаю.

– А все эти дела в доках? Отгрузки и так далее?

– Я лично этим не занимаюсь и вообще не имею к этому никакого отношения. Сальваторе просто друг – друг семьи, – поэтому выручил меня.

– Вот так, посреди ночи, принял заключенную, несколько дней охранял, кормил и не задавал вопросов? Ничего себе друг семьи!

– Сама у него спроси. Он на улице.

Раскрыв светло-серые ставни, я выглянула из кухни во двор, где раньше на ферме было гумно. Вот он, старина Сальваторе, сидит на белом пластиковом стуле, на коленях лежит пистолет.

– Серьезно? То есть я под домашним арестом?

– Ты сказала, что тебе нужно тихое место для работы. Вот тебе тихое место, – ответил он, потирая виски большими пальцами. – Перестань, а? Тебе нужно знать только то, что касается твоей работы. Просто сделай свое дело, ради бога! – отрезал он, встал из-за стола, ушел в гостиную и включил телевизор.

– Сволочь! – крикнула я ему вдогонку.

– Отвали! – послышалось из гостиной.

Честное слово, из нас вышла бы потрясающая супружеская пара, подумала я и стала мыть тарелки. На кухне было прохладно, поэтому я сходила за свитером в свою новую комнату, в самом дальнем конце дома, и села за работу.

Во-первых, для дела нужно было восстановить галерею «Джентилески», а значит, оживить Элизабет Тирлинк. Я послала несколько имейлов с объяснением, что, хотя галерея в Венеции временно закрыта, я продолжаю делать закупки для частных клиентов, а на сайте вскоре появятся новые поступления. Вот уж не думала, что снова стану Элизабет, но ясно, что выставлять картину на аукцион «Британских картин» под именем Джудит Рэшли не вариант. Это я, кстати говоря, с да Сильвой еще не обсудила. Как только Разнатович огласил нам свой ультиматум, я сразу поняла, где хочу продать эту картину. С одной стороны, по практическим соображениям, ведь во всем мире было только два аукциона, работающих с клиентами, которые могут себе позволить заплатить сумму, которую от нас потребовал серб, но самой себе я честно признавалась в том, что у меня была и совершенно иная мотивация. Все это время я следила за тем, как продвигается по карьерной лестнице мой бывший босс Руперт. В аукционном доме произошло довольно много корпоративных изменений, судя по их веб-сайту. Мой старый враг Лора Бельвуар вышла на пенсию, а ее крестная дочь Анджелика, пришедшая на мое место, когда Руперт меня уволил, вообще пропала. Возможно, как и положено богатым наследницам, занимается дизайном украшений. Руперта повысили – видимо, от отчаяния, – и теперь из главы отдела «Британских картин» он стал главным координатором по направлению «Европейская живопись». На сайте можно было посмотреть его фотографию – костюм, купленный на Сэвил-Роу, и масляная, неестественная улыбка. Не думаю, что новая должность что-то кардинально поменяла, скорее всего, бо́льшую часть дня он обедал по ресторанам и издевался над новичками, но все-таки именно Руперту принимать решение, будет ли выставлен на продажу «мой» Гоген. Как только «Джентилески» уверенно вернется в дело, игру можно начинать.

Следующий вопрос, который предстояло решить, – как объяснить внезапное появление «Гогена». Провенанс – штука непростая. Для того чтобы шедевр «обнаружили», в идеале должен существовать целый ряд документов, доступных для покупателей и ясно показывающих, что историю картины возможно проследить от начала и до конца. Это с одной стороны, а с другой – мне предстояло придумать историю, в которой никто из «владельцев» картины и не подозревал, чем обладает.

Взяв блокнот, я стала вырывать из него страницы, надписывать каждую из них и раскладывать перед собой. Когда художник вернулся из первой экспедиции на Таити в 1893 году, более сорока его работ были выставлены в галерее Поля Дюрана-Рюэля в Париже, а потом, после своего окончательного отъезда в 1895 году, Гоген продолжал отправлять свои произведения во Францию. Подлинная версия «Девушки с веером» была создана в 1902 году, но на руку нам играл тот факт, что в своих обширных заметках, письмах и дневниках сам Гоген никогда не упоминает эту картину напрямую. Была одна фотография, сделанная в доме Гогена на Хива-Оа и обнаруженная после его смерти, где модель сидит в похожей позе. Соответственно, если изначально существовало две версии картины, то «моя» могла последовать с ним из Таити на Маркизские острова, а оттуда быть переправленной в Марсель. В отличие от подлинника, мою версию так и не повезли на север. В моем воображении возник молодой офицер, уставший после шестидесятидневного путешествия, в предвкушении возвращения. И вот он прибывает в порт с картиной, которую вручил ему какой-то безумный пьяный старик в потрепанной ковбойской шляпе, утверждавший, что он художник. К тому моменту карьеры Гогена вполне можно предположить, что выпивка, сифилис, а также намеренная культивация образа изгоя привели к тому, что он просто отдал кому-то картину, проиграл ее в карты или продал за копейки.

Итак, мой офицер приезжает в Марсель, делает все, что положено вернувшемуся из рейса моряку, обнаруживает, что все прогулял, и несет картину в ломбард. Ли сделает соответствующую эпохе закладную из ломбарда, которую мы приклеим на обороте картины. Сам ломбард, к сожалению, был разрушен нацистами при бомбежке центра города к северу от порта в 1943 году. Однако хитрый «дядюшка» прихватил картину с собой и сбежал из города вместе с еще двадцатью тысячами беженцев. Ему нужно будет придумать имя, лучше, наверное, еврейское, поскольку множество казненных марсельцев были евреями, но тут могут возникнуть сложности. Нам совершенно не нужно, чтобы картину сочли одним из похищенных предметов искусства, попавших в руки специальной нацистской дивизии «культурных мародеров», Оперативный штаб рейхсляйтера Розенберга, потому что тогда начнутся юридические споры о том, кому она принадлежит. Нет, пусть уж лучше наш дядюшка будет просто французом.

Затем предположим, что ростовщик продал картину, не имея ни малейшего представления о ее реальной стоимости, итальянскому партизану, возвращавшемуся на родину в конце войны. К моменту ухода нацистов из Италии многие итальянские солдаты находились в немецких лагерях военнопленных и теперь, после объявления мира, пытались добраться домой через погрузившуюся в хаос Европу. Я сделала пометку, чтобы не забыть проверить, как назывались разные военные чины, чтобы правильно описать моего воображаемого партизана. Еще один чек на обороте картины, еще одно вымышленное имя.

Затем картина исчезнет на тридцать лет и появится вновь в качестве лота на распродаже предметов, оставленных в камере хранения на железнодорожном вокзале Рима. Такие распродажи устраивали время от времени. После продажи Гоген отправится на юг, в Палермо, где и провисит десять лет на кухне скромной квартирки. Владелец скромной квартирки возьмет ипотеку, не сможет ее выплатить, и дом со всем имуществом перейдет в собственность банка. В описи владелец заявит, что приобрел картину на вокзальной распродаже. Я проверю все записи с распродажи и приложу документ к оригинальному прайс-листу с презрительным названием «Портрет неизвестной», среди всех прочих подлинных предметов. Подлог подробностей о подделках на реальных продажах – трюк, который проделал мошенник Джон Дрю, которому удалось продать несколько «Джакометти», многие из которых все еще висят в музеях, хотя их подлинность так и не установлена.