— Любовь, — повторил он. — Ах, любовь.

Он привел ее в операционную — небольшой кабинет, битком набитый таинственным электронным оборудованием, — и там с помощью симпатичной медсестры просканировал, замерил и сфотографировал ее лицо в самых разных ракурсах. Затем всю эту информацию ввел в компьютер и сделал распечатку.

— Обычно это делается наоборот. — Он казался очень довольным собой. — Но я неплохой специалист в этой области, и компьютер меня ничуть не пугает. Я взял ваше нынешнее лицо, состарил его на двадцать лет и в результате получил то же, что было на снимках, сделанных два года назад. Вот, смотрите сами.

Грейс послушно изучила фотографии. На ее взгляд, — разница между первым и вторым комплектами была — невелика. Ты настолько привыкаешь к лицу, которое каждый день видишь в зеркале, что трудно заметить разницу между тем, что есть сейчас, и тем, что было в прошлом. Сразу и не поймешь, что — воспоминания, а что — сегодняшние реалии.

— Вы хотите сказать, что я становлюсь моложе, а не старше? — уточнила она.

— Это было бы чудом, — ответил Чандри, и его голос слегка сорвался, но он храбро продолжил: — Но здесь, на Западе, чудес не бывает. — Он торопливо повел ее к двери. — Скажем так: вы не нуждаетесь в моих услугах. Я честный человек и не могу брать деньги под надуманным предлогом. Если вы сообщите мне имя оперировавшего вас хирурга, я не стану выписывать вам счет за сегодняшнюю консультацию. Проделать такое, и без единого шва… Ничего не говорили о генетической терапии?

— Нет, — ответила Грейс.

К чему спорить? Чандри хорошо поработал с леди Джулиет, но Грейс свое лицо ему ни за что не доверит. Она радовалась, что не сделала этого два года назад. Этот человек — просто сумасшедший.

Грейс выбросила все произошедшее из головы и, заторопилась домой, чтобы узнать, вернулся, ли Уолтер. Но его не было.

Росс встретился с Гарри Баунтифулом в баре клуба здоровья. Грейс порекомендовала это место с великолепным бассейном обоим мужчинам. Они сидели на соседних табуретах, попивая красный виноградный сок — последний заказ перед закрытием заведения, — и постепенно разговорились. Табурет был высоким, жестким и узким, и задница Росса не больно-то на нем умещалась, но Гарри сидеть было вполне удобно. Он обладал изяществом Хамфри Богарта и вообще был на него похож. Оба сошлись во мнении, что из всех имеющихся здесь соков красный виноградный больше всего походил на вино и создавал иллюзию, будто вино и пьешь. Росс объяснил, что сидит на диете, навязанной ему новой женой шефа. Гарри, рассмеявшись, сказал, что ни за какие коврижки не согласился бы на такое и уволился бы тут же. Росс ответил, что тоже испытывает сильный соблазн уйти, но ему слишком жаль шефа и не хочется его оставлять.

Гарри поведал, что пытается бросить курить, поскольку при его роде деятельности очень важно успеть убраться из помещения быстро и незаметно, не оставляя после себя запаха табака. Один клиент сказал ему, что плавание довольно скоро избавит его от этой привычки. Мужчины посетовали по поводу запаха хлорки в баре, который не могли заглушить никакие ароматические палочки, и вышли на улицу, чтобы выпить что-нибудь нормальное под нормальную закуску. Когда оба приняли по паре пива, Гарри извлек из кармана пачку сигарет, а Росс заказал себе рыбу с картофелем и горошком.

Это был шумный паб, где собирались геи, поэтому два гетеросексуальных мужика забились в дальний угол, стараясь не привлекать к себе внимания, и придвинулись поближе, чтобы слышать друг друга.

Росс сообщил, что новая жена его шефа — Дорис Дюбуа, и Гарри чуть не свалился со стула. Он сказал, что сегодня весь вечер ухлопал на прослушивание разговоров Дорис Дюбуа с неким художником по имени Уолтер Уэллс. У него в кармане лежит пленка с записью.

— Уолтер Уэллс! — воскликнул Росс. — Да это же тот молодой парень, с которым живет Грейс Солт!

— Точно, — кивнул Гарри. — Она моя клиентка. Они поудивлялись случайности, которая свела их и, естественно, вовсе не была случайностью.

— Да, но это ставит меня перед дилеммой, — произнес Росс. — Говорить мне Барли Солту, что его новая жена встречается с этим Уолтером Уэллсом или нет? Он подобрал вилкой остатки горошка, предварительно перемешав его с майонезом. На дне тарелки образовалась очень симпатичная золотисто-зеленоватая кашица. Еда — это такое наслаждение! Трудно от него отказаться.

— Я пока еще не знаю, что там происходило, — ответил Гарри. — Не успел прослушать пленку. Грейс не захотела, чтобы я это сделал. — Она велела ему оставить пленку у портье в Тавингтон-Корте. Он нащупал ее в кармане. Да, вот она, все еще здесь, на месте, — Но поскольку Дорис позвала его к себе домой, и они там были наедине, думаю, что-то было. Грейс-то уж точно так думает, иначе не отправила бы меня туда.

— Дорис должна была продать эту квартиру, — сообщил Росс. — Во всяком случае, бедный старый, олух, Барли думает, что она продала. И вот я теперь балансирую между ними, что вовсе не: просто, для мужчины моей комплекции. Сказать? Или не сказать? Он меня выставит за то, что я принес дурную весть. Она — за то, что не только не похудел, а, наоборот, еще прибавил в весе.

— Вот что происходит, — глубокомысленно заметил Гарри, — когда человека заставляют делать то, чего он не хочет. Моя жена ушла от меня из-за того, что я не хотел бросить курить. Говорила, что из-за меня у детей астма. Это от ее мании стерильности у них астма.

Дети должны получать определенную дозу грязи и вдыхать запах табака, чтобы укреплять легкие. А в результате из-за всех этих передряг я вместо двух пачек в день стал выкуривать четыре. И вот теперь вынужден бросить из-за работы. — Он кашлянул. Обоим мужчинам было за пятьдесят. Некоторым трудно свыкнуться с возрастными изменениями. Они попытались — там, в клубе, плавая и попивая сок, — но соблазны привычного мира оказались сильнее.

— Вот что я тебе скажу, — проговорил Росс. — Давай-ка прослушаем эту пленку.

Они отправились к Гарри домой, и прослушали ее. Жена ушла от Гарри полгода назад, и он за все это время ни разу не пропылесосил квартиру и не вымыл посуду. В гостиной в клетке жили волнистые попугайчики, что добавляло ароматов и без того спертому воздуху. Но тут было уютно, как в женской утробе. Мужчины расположились поудобнее с банками пива и сухариками.

Запись включилась в 4.25 пополудни. Микрофон фиксировал все звуки в квартире Дорис: бульканье чайника, то, как Дорис раздевается и принимает душ, кошачье мяуканье. Голос Дорис в сопровождении какого-то шарканья, потом что-то смахивающее на беготню голышом по комнате. Шум текущей воды.

— Ах ты, тварь такая, да как же ты сюда попала?! Ты здесь больше не живешь! Убирайся!

Звон разбившегося фарфора.

— Ну, видишь, что я из-за тебя натворила? Ой, бедная киска, я сделала тебе больно? Это что, кровь? Я и не знала, что у кошек может идти кровь. Нет, ты просто понапрасну устроила панику. Ничего с твоей лапкой не случилось, иначе ты бы не мурлыкала. Ты теперь живешь у соседки. И не имеешь ко мне больше никакого отношения. Я ей заплатила, чтобы она взяла тебя к себе. Мне следовало отвезти тебя к ветеринару и усыпить. Незачем тебе приходить сюда и вынуждать меня переживать. Я вовсе не кошатница, я тебе это говорила с самого начала. А теперь прочь, прочь, пока я не отвезла тебя к ветеринару!