— продолжал Шепелев, ведя меня вдоль пруда прямиком к особняку, оказавшимся самым настоящим дворцом. — Это будет самым безопасным местом во всей усадьбе. Но позже, когда беседы о политике подойдут к концу, карточные игры прискучат, а вино ударит в голову, вот тогда гости и начнут разделяться на парочки. Это я тебе точно говорю, сам не раз на таких ассамблеях бывал. Вот тут и следует ухо держать востро!

Мы наконец подошли у дому и остановились у одной из двух каменных лестниц, уходящих высоко к широченной площадке крыльца с белокаменной оградой.

— А скажи-ка мне, голубчик Сумароков, — продолжал Шепелев, — чем ты сегодня вечером намерен заняться?

— Да вот и не знаю теперь, — неуверенно ответил я. — Логично было бы посетить ассамблею и проверить, как исполняются наши распоряжения. Но вы же сами знаете: на такие встречи вход только по пригласительному билету, а мне такого выдано не было. Боюсь, ежели нынче вечером я попытаюсь сюда пройти, то такой вот детина, — я мотнул головой в сторону фонтана, — намнет мне бока.

— А шпага тебе на что? — хмуро поинтересовался Яков Петрович.

— Так ежели я тут шпагой размахивать начну и колоть слуг направо и налево, так сам же в острог и попаду, вместо разбойничков наших!

— И то верно… — вздохнул генерал-полицмейстер. — Но ты знаешь что, голубчик? Есть у меня для тебя один подарок… — он сунул руку в широченный карман своего камзола и вытащил оттуда сложенный в несколько раз лист бумаги. Видимо, когда-то он был перевязан нитью и запечатан сургучом, но сейчас печать уже была сломана.

Взяв мою руку, Шепелев вложил в нее бумагу.

— Вот, пользуйся!

— Что это? — поинтересовался я с некоторым недоумением.

— В отличие от тебя, я приглашение от князя Бахметьева получил. На две персоны, как это обычно и принято… К сожалению, присутствовать нынче вечером на ассамблее у меня никак не получится. Есть на то ряд причин, озвучивать которые я тебе не стану. Так что на ассамблею вместо меня отправишься ты. И лично проконтролируешь выполнение наших поручений.

— Но как же… — начал было я, однако, заметив, как Яков Петрович недовольно морщит свой круглый нос, сразу же осекся.

— Тебе что-то не нравится, подлец ты эдакий? — подозрительно спросил Шепелев.

— Да нет, что вы! — воскликнул я. — Горжусь оказанным мне доверием!

Генерал-полицмейстер погрозил мне пальцем.

— То-то же! Как я уже сказал, приглашение выдано на две персоны, так что можешь прихватить с собой кого-то из приятелей. Ты ведь у нас пока еще холостяк, как я помню? Так что супружницы у тебя нет.

— Точно так, Яков Петрович, супружницей пока обзавестись не успел! Однако ко мне родня из Новгорода в гости пожаловали, в свете петербуржском никогда прежде не бывавшие. Могу ли я взять с собой свою кузину?

— Кузину? — с сомнением проговорил генерал-полицмейстер. — И сколько ж лет этой девице?

— Около двадцать, — ответил я, подумав несколько мгновений. А что — и не соврал почти, получается.

— Около двадцати… — повторил Шепелев. — И в свете никогда прежде не бывала. Ну-ну… Она и впрямь тебе кузина, Сумароков?

В голосе его слышалось сомнение.

— Обижаете, Яков Петрович! — я развел руками и откинул голову назад, желая как бы показать, что подобное недоверие совсем неуместно. — Катерина Романова, прибыла из Новгороду только вчера и страстно желает ознакомиться с Петербургом!

— Желает страстно… — шепотом проговорил Шепелев. — Эх, молодость, молодость! Знаешь голубчик, лет тридцать назад была у меня тоже одна кузина. И даже две… Хотя, нет, тебе об этом знать не обязательно. Ладно! — решил он. — Приводи с собой кого хочешь, но чтобы шуры-муры твои не в ущерб делу были! Понял меня, подлец эдакий⁈

— Понял, Яков Петрович! — я так и вытянулся в струнку. — Не в ущерб делу!

— И на полянках под статуями срамными не обжиматься, ясно тебе⁈

— Яснее ясного, Яков Петрович!

Генерал-полицмейстер показал мне свой пухлый как свиная колбаска палец и потряс им, да так что тот заколыхался наподобие веера.

— Смотри мне.

— Смотрю!

Шепелев вздохнул и направился по лестнице наверх, придерживаясь за каменные перила. Я следовал за ним на ступеньку ниже. Поднявшись на большую овальной формы площадку крыльца, мы вновь остановились, чтобы Яков Петрович смог перевести дух. Сдернув с себя парик, он утер им пот с лица и снова натянул на лысину.

— Чего зыришь⁈ — сорвался она на мне. — Хорошо быть поджарым, словно гончая! Я тоже когда-то таким был, и по ступеням скакал, как кролик! Вот будешь в моих годах, туловище твое превратится в бочонок — тогда посмотрим, кто из нас проворнее!

— Буду стараться, — сдержанно пообещал я.

— Что ты будешь стараться, дурень⁈

— Не превратиться в бочонок!

— Вот подлец, — покачал головой Яков Петрович. — Палец ему в рот не клади. Наш человек.

Мы подошли к дверям, столь высоким, что видом своим они больше напоминали ворота старинного замка. Лакей у входа немедленно раскрыл их перед нами, и мы, шагнув за порог, очутились в колоссальной зале, вид которой мог поразить воображение любого. Конечно, если он еще не бывал в императорском дворце.

Сиятельный князь Бахметьев явно не желал ударить в грязь лицом. Белые стены были украшены золотыми изразцами, старинные статуи, в коих чувствовалась рука все того же мастера, что ваял статуи в саду, стояли здесь повсюду. На стенах висели картины в тяжелых позолоченных рамах, и на полотнах этих были изображены какие-то явно европейские виды. Должно быть приобретены князем сии картины были где-то за границей. Или же привезены ему оттуда по особому заказу.

В отдалении были расставлены круглые столы для игры в карты и ведения светских бесед. Невиданных размеров люстра была спущена с потолка на длинной цепи, и два лакея меняли в ней сгоревшие свечи на новые. Рядом с ними стоял и непрерывно давал какие-то указания долговязый мужчина лет сорока, немного сутулый и с каким-то землистым цветом лица. Глаза у него были вытаращены, словно однажды он чему-то сильно удивился да так и остался пребывать в таком состоянии. Вел он себя при этом несколько нервно, двигаясь отрывистыми короткими движениями.

Это и был сиятельный князь Бахметьев, собственной персоной. Заприметив нас с Шепелевым, он