— Это почему еще?

— Ты меня в свой дом заманишь, вином колдовским опоишь и оженишься на мне. А я и отказать не смогу, потому как ты вон какой красивый. Так и останусь я у тебя — вино пить и ублажать тебя всячески. А там и детки пойдут, да немало, штук восемь. А что? Я девка справная, здоровая, нарожать много могу! А мамку мою кто кормить будет? Помрет она без меня совсем… Нет, барин, не пойду, и не уговаривай!

Я даже опешил от такого неудержимого потока девичьих фантазий. Руки в стороны развел, но слов не нашел и вновь опустил их бессильно. Только что я был молодой и вольный камер-юнкер, помощник генерал-полицмейстера, и вдруг стал отцом огромного семейства с пьяницей-женой.

— Что притих, барин? Цветочки покупать будешь?

— Замолчь, дуреха! — прикрикнул я. — Бери свою корзинку и топай за мной. Никто тебя трогать не станет. Кому ты такая нужна? В доме барышне помощь требуется, корсет затянуть надобно. Умеешь корсеты затягивать?

— Сама не затягивала, — честно призналась Парашка. — Но видеть видывала, как это делается. Там ума много не надобно, только силушка. А силушка у меня есть! — она подняла кулачки и потрясла ими, показывая мне свою силушку.

— Иди за мной…

— А букетик купишь?

— Да куплю я твой дурацкий букетик! Всю корзинку куплю! Давай ее сюда!

Я забрал у Парашки корзинку, сунул ей взамен мелкую монету, и мы пошли в дом.

Глава 12

И снова усадьба сиятельного князя

Парашка оказалась весьма смышленой. Катерина тоже осталась девкой довольна, но услышав ее имя, почему-то наморщилась.

— Что за имя у тебя дурье — Парашка? Нельзя так людей называть!

— Отчего же? — удивилась Парашка. — Имя как имя. Меня все так кличут.

Но Катерина несогласно помотала головой.

— Я тебя буду называть Прасковья, и никак иначе.

— Так я и есть Прасковья, — удивилась Парашка.

— Ой, всё! — Катерина махнула на нее рукой. — Помоги мне с платьем лучше, чем болтать по пустякам. Нам с Алешкой скоро на ассамблею ехать!

Похоже было, что ей и самой не терпится посетить ассамблею. На этом я покинул комнату Катерины, плотно прикрыв за собой дверь. Пора было и себя привести в порядок по такому случаю.

Долго с выбором я не страдал. Оделся в черный с серебром костюм, выбрал широкополую шляпу с павлиньим пером (точно такую же я потерял, когда добирался в деревню к Фальцу) и спустился в гостиную — дожидаться Катерины. Проходя мимо ее комнаты, я услышал крики, стоны и писки. Затягивание корсета — дело хитрое, чисто женское, и мужчинам в него лучше не соваться. Целее будешь.

В гостиной я просидел еще около половины часа, читая старый листок «Петербургских ведомостей», когда на лестнице наконец появилась Катерина. В подогнанном Лизином платье и той самой шляпке с цветами, что якобы привезли из самой Франции. Хотя, может быть и впрямь из Франции, почем мне знать? Судя по той сумме, которую пришлось оставить у портнихи, ее смело могли привезти и из Америки.

Катерина остановилась на верхней ступеньке, убедилась, что я на нее смотрю, и покрутилась, демонстрируя наряд. С губ ее не сходила улыбка.

— А? — спросила она. — Каково? Что молчишь, Алёшка? Или язык отнялся?

Язык у меня и в самом деле отнялся — до того она великолепно выглядела, но признать этого напрямую я не мог. Опасался быть осмеянным.

— Лизавета Федоровна — моя сестрица — покупала для себя только лучшие наряды, — заметил я сдержанно. — А шляпка действительно к этому платью весьма подходит.

Катерина сразу наморщилась и показала мне язык.

— Ты такой скучный, Сумароков! — заявила она, спускаясь вниз. — Мог бы и выразить свое восхищение.

Я потер себе шею. «Выразить восхищение»… А где я слова для этого найду? Таких слов-то, наверное, еще и не придумали! Признаюсь честно: более желанных женщин я в своей жизни не встречал. Все в ней было идеально, даже платье с чужого плеча. И даже манеры ее, которые многим показались бы странными, вызывали у меня не отторжение, а странное томление в груди.

Знать бы только, что всё это значит. Была бы матушка рядом, она смогла бы мне всё объяснить. Но матушка сейчас далеко.

— Выражаю свое восхищение, — ответил я весьма холодно.

Катерина махнула на меня рукой:

— Расслабься, Сумароков. Ты весь пятнами пошел.

Я торопливо растер щеки и, чтобы скрыть смущение, спросил:

— А Парашка где же?

Катерина уже спустилась вниз и подошла ко мне, натягивая на руки очень узкие голубые перчатки.

— Убила я ее, — сказала она. — И в землю закопала. Вот этими самыми руками.

Я опешил. Тут уж было отчего.

— Как же так⁈ Нормальная же девка была, вроде…

Катерина глянула на меня и прыснула в ладошку.

— Видел бы ты себя, Алёшка! Ты что — и правда поверил? Да в комнате она у меня, порядок наводит! Я решила её себе оставить. Жалование ей определим. И столоваться у нас будет. Девка смышленая! Только отмыть её нужно. Ссаными тряпками воняет.

Второй раз за день я почувствовал себя отцом огромного семейства. Только жены у меня теперь было две. Одна пьяница, другая сумасшедшая.

Выходит, Катерина уже сама всё решила. И даже жалование Парашке пообещала. Хотя я мог бы из деревни привезти двух таких же крепостных девок, горничному делу обученных. И на жалование не пришлось бы тратиться.

Наверху хлопнула дверь, появилась Парашка и, торопливо перебирая ногами, спустилась вниз. Остановилась перед нами с видом обманчиво покорным.

— Что ещё делать прикажешь, барин?

Вздохнув, я развязал кошелек, достал монету и положил ее на стол.

— В доме приберись начисто. Воды натаскай — в дом да в баню. Продуктов купи, но когда уходить будешь, дверь запереть не забудь. Вот ключ! — Я потряс ключом и положил его на стол рядом с монетой. — Комнату я тебе определяю внизу, рядом с кладовой. Это вон там, по коридору за лестницей. А ежели уворуешь чего, барышня сама тебя зарежет и в землю закопает. Ясно?

Глядя на девку в упор, Катерина провела себе пальцем по горлу и затрясла головой, изображая умирающую. Парашка испуганно вскинулась, даже глаза вытаращила.

— Ясно, барин, ясно! Всё сделаю, ничего не уворую,