– И что вам снилось?

– Не помню. Кажется… Кажется, море.

– Море… – произнесла она, отвернувшись. – Мне давно не снилось море. Я хотела бы увидеть такой сон. Думаю, все было бы совсем по-другому, если бы я могла видеть сны о море.

– Всегда ведь можно помечтать.

– Помечтать о сновидениях.

Я очень отчетливо видел ее глаза. Радужку и зрачки. Теплоту, которую излучал ее взгляд. Я ощутил легкую тошноту внизу живота. Я узнал это ощущение: оно было связано с близостью. Меня начинает подташнивать, когда я слишком быстро сближаюсь с новыми людьми. Мне нужно время. Нужно выпить пару бокалов на расстоянии на тусовках. Нужна возможность понаблюдать втайне и спокойно сформировать собственное представление, как паук в тишине подвала медленно плетет свою уверенность вокруг себя. Люди, которые слишком быстро открываются, похожи на горку для катания, ведущую в темноту, – вся уверенность является воображаемой, и человек в конце концов оказывается в свободном падении. Я могу почувствовать по отношению к таким людям что-то вроде необъяснимой ярости, как будто кто-то внезапно и без позволения сильно прижался ко мне всем телом.

– Я намерен написать роман о женщинах, – сказал я.

Зачем я это сказал? Это же неправда. Я все еще планировал написать рассказы о прогулках по городу, и мы провели вместе слишком короткое время, чтобы почувствовать такого рода доверие.

– Вот как? – откликнулась секретарша. – Роман о женщинах? В каком духе?

– О мечтах о понимании. Между любовниками и любовницами.

– О, мечты о понимании. Между любовниками.

Она посмотрела на свои руки и задумчиво улыбнулась. Потом, подняв плечи, потерла ладони друг о друга, как будто неожиданно почувствовала удрученность.

– Кофе? – спросила она.

– С удовольствием.

Она развернулась и ушла. Я остался сидеть на диване, чувствуя, как тошнота усиливается. Я уже собирался встать и уйти, но секретарша вернулась с чашкой и блюдечком, на котором лежало ванильное печенье в форме сердца. Она поставила все передо мной на столик и осталась стоять с подносом, как будто ждала, что я что-нибудь скажу.

– Не возражаете, если я составлю вам компанию? – спросила она.

– Пожалуйста.

Она села и закинула ногу на ногу. Я отметил, что они у нее длинные и стройные.

– Значит, вы не только работаете на Novartis, но и что-то пишете?

– Да, именно так.

Я отпил кофе и откусил кусок печенья.

– А вы работаете здесь, на ресепшен?

– Да. И слишком давно.

– Подумывали поискать что-то новое? – поинтересовался я, продолжая жевать печенье.

– Нет, – отрезала он. – Зато подумывала покончить с собой.

– Простите? – переспросил я, чуть не подавившись.

– Да. Я подумывала покончить с собой.

Тошнота поднялась у меня аж до горла и так настойчиво, что мне пришлось с усилием проглотить печенье, чтобы она отступила. Мне было стыдно, что в начале разговора я мимоходом подумал, что эта женщина могла бы в будущем стать моей любовницей. Моей любовницей-полиглоткой. Мне часто случается мысленно очень быстро сканировать при первой встрече женщину и наскоро оценить шансы. Привлекает ли она меня физически? Говорит ли на моих языках? Или способна их выучить? И в этот раз я поступил так же. Но теперь я понял, что она не может быть той самой полиглоткой, потому что как можно по собственной воле испытать вожделение к женщине, которая хочет покончить с собой? (Мне не пришло в голову, что такое вожделение могло бы стать спасением.)

– Вот оно что, – сказал я. – Вы хотите покончить с собой по какой-то определенной причине?

Я проговорил это спокойно и рассудительно, но и сам не понимал, откуда у меня взялось это спокойствие.

– Из-за несчастной любви.

– А-а-а. Несчастная любовь.

Я знал, что теперь от меня ожидают вопроса об этой несчастной любви. О том, как она проникла в жизнь этой женщины. Как сломила ее и как в конце концов разбила ей сердце. О циничном мужчине, который растоптал самое святое в ее жизни. Но я ничего такого не спросил. Я сказал:

– Несчастная любовь – единственное, что может оправдать самоубийство.

– Что вы имеете в виду? – спросила она, глядя на меня с удивлением.

– Я имею в виду, что все остальное можно уладить. Проблемы с деньгами, измена, болезни – по большей части, со всем этим можно бороться. Но против несчастной любви нет ни противоядия, ни лекарства. Человек покрыт ранами, которые никогда не заживают, и он вынужден научиться с ними жить. А научиться жить с ранами – это ничто иное, как научиться жить калекой.

В ее лице что-то дрогнуло, когда я сказал это. Едва заметный спазм в уголке глаза и одновременно легкое подрагивание в уголке рта. Я был сильно шокирован своими словами, но вместе с тем абсолютно спокоен. Я не понимал, почему я это сказал. Во-первых, это, конечно, было жестоко. А во-вторых, это еще и не отражало моего отношения к боли и ее возможностям. Я думаю, что каждый вид боли может стать источником роста, если человек как личность способен правильно с ней управляться. К ранам можно прививать черенки нового. Питание можно добыть из крови и гноя. В дальнейшем рост ведет к чему-то, чего человек раньше не мог себе представить. Для того, кто знает, как извлекать пользу из боли, как использовать ее в качестве топлива, возможности роста безграничны. Но этого я не сказал. Вместо этого я продолжал катиться по странным рельсам, на которые встал в начале.

– Вспомните всех потрясающих людей, которые покончили с собой, и именно от несчастной любви. Виктория Бенедиктссон, Вирджиния Вульф. Хемингуэй, Дагерман, Сеймур Хоффман, Плат, Кобейн. Если бы у проблемы было решение, эти люди, естественно, нашли бы его.

– Я не уверена, что все, кого вы перечислили, покончили с собой из-за несчастной любви, – с недоверием сказала женщина.

– Если зрить в корень, то все имеет отношение к несчастной любви. К людям, к идеям или к жизни как таковой. А самоубийство – это своего рода протест против знания, что человек должен жить, идя на компромиссы, что он должен смиряться, стоять на коленях.

Я отпил остывшего кофе.

– Странно, собственно говоря, не то, что люди кончают с собой, – продолжал я. – Странно, что люди не делают этого. У меня самого, например, намного больше причин покончить жизнь самоубийством, чем продолжать жить.

– Например?

Я засмеялся.

– Не знаю, с чего начать. Вот вы говорите, что у вас несчастная любовь. Я же, напротив, вообще не влюблен. И не влюблялся уже несколько лет. Кажется, мое сердце с этим больше не справляется, оно научилось быть хитрым. Оно с самого начала в деталях видит, что будет