мгновение у меня в голове мелькнула мысль, а как вообще она может работать здесь, она же не молодая и не хорошенькая. Я немедленно одернул себя, ведь даже если такие мысли проскакивают лишь мимоходом, то и это кое-что о тебе говорит, и это кое-что – некрасиво. Вместо этого я подумал о том, что она наверняка очень опытный секретарь. Что она умеет то, чего никто другой не умеет, в прежние времена в Испании ее называли бы ama de llaves, хозяйка ключей, то есть женщина, у которой есть доступ ко всему, и она, стало быть, решает, кого в какое помещение пустить. Может быть, она знает еще китайский язык или что-то столь же бесценное?

В конце концов, она спросила:

– Вы пришли на конференцию SKF или Novartis?

У нее было исчерченное морщинами лицо, острый нос и рот, окруженный тонкими складочками. Вокруг глаз она нанесла слишком много черной краски, а аккуратно причесанные, хотя и суховатые, волосы открывали очень широкий лоб. Женщина смотрела на меня взглядом стекольщика – пустым, прозрачным и хрупким, как еще не разбитый хрусталь. Знал ли я там и тогда, что разбить его суждено мне? Конечно, знал. Мозг, может, и не понимает, но тело-то чувствует.

– Novartis, – ответил я.

– Тогда вам надо снова выйти в коридор, третья дверь справа.

Женщина нагнулась над стойкой и показала рукой направо, чтобы я точно понял, в какую сторону идти. Мне была видна ложбинка между ее грудями. Она тоже выглядела сухой. Я обернулся и заметил, что в нескольких метрах от ресепшен стоят диваны и кресла.

– У меня выступление только через несколько часов, – сказал я. – Можно мне посидеть здесь на диване, чтобы отшлифовать мою презентацию?

– Разумеется.

Женщина вышла из-за стойки, подняв крышку столика. Она проводила меня к диванам и показала рукой на один из них.

– Пожалуйста. Хотите чашку кофе? Чая?

– Нет, спасибо. Я буду рад, если просто смогу посидеть здесь, никому не мешая.

– Вы никому не помешаете. Совершенно никому.

Она вернулась за стойку. Я открыл ноутбук и начал читать свою историю. Я изо всех сил старался сконцентрироваться на тексте, но мои мысли улетали вдаль. Довольно долго я размышлял о здании World Trade Center, о его размерах и о том, как оно, собственно, было связано с Центральным вокзалом. Еще я думал о людях, которые ходили вокруг меня туда-сюда. Об их работе, их будничных делах, их бумагах и их улыбках, о закрытых дверях конференц-залов. Я думал об одиночестве пишущего, сравнивал его с этим морем намеренных и ненамеренных встреч. Думал о женщинах, думал о мужчинах. Иногда кажется, что управляют мужчины, но на самом деле это не так. Или, возможно, они и управляют, но им не удается сделать все по-своему. Сейчас, когда я пишу это, я вспоминаю свою жену, которая однажды читала вслух тонкую книжку, названия которой я не припомню, а автором был Стивен Кинг. Жена лежала в постели, курила и декламировала:

– Men are not so much gifted with penises as cursed with them[4].

Она кивнула сама себе, а я поднял бровь. Фраза была хороша. Во всяком случае для человека, у которого репутация писателя, не умеющего писать.

– Согласен, – сказал я. – Если даже у человека в руке весло, это не означает, что направление выбирает тоже он.

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовалась моя жена.

– Что Кинг это красиво сказал.

Я вспоминал эту историю, глядя на женщину, стоявшую за широкой и очень блестящей стойкой ресепшен. За ней стояло растение в горшке, которое как будто переросло положенный размер. Горшок, в который его посадили, был очень маленьким, во всяком случае в сравнении со стеблями и листьями, которые тянулись вдоль стены. Чем дольше я смотрел на это растение, тем более сконфуженным я себя чувствовал. Словно между ним и женщиной существовала абсолютная внутренняя связь.

Вместе с тем было очевидно, что и женщина, и растение чувствуют себя не в своей тарелке в этом помещении. Осознав эту связь, а вместе с ней и противоположность, я уже не мог не думать о ней. Складывалось впечатление, что в этом что-то есть, что-то, до чего надо докопаться, что-то скрытое в глубине, но досягаемое. На стену, по которой карабкалось вверх растение, попадало очень мало света, из-за этого, вероятно, оно и приобрело такой бледный и линялый цвет. Однако оно продолжало расти. Не сдавалось. Лишенное питания, обескровленное и безумно сильное, оно вилось по стене. У грустных людей грустные растения. У неистовых – неистовые. Неистовая растительность, нечто неостановимое. Una vegetation furiosa! Я записал эту мысль в блокнот.

Наконец я совершенно забросил свою историю про блуждание по городу и начал вместо этого набрасывать новеллу, действие которой разворачивалось за одной из окружавших меня дверей. Я представил себе женатого мужчину, который делает на конференции презентацию Power Point, забыв отключить чат. И вдруг любовница начинает забрасывать его сексуальными сообщениями. Скабрезными, примитивными сообщениями, из которых ясно, что у любовника и у любовницы все идет не так, как надо. Я написал их на французском, испанском и итальянском и не мог решить, какой язык подходит больше всего. Собственно говоря, все романские языки прекрасно подходят для извращений, это только шведский совершенно невозможно так использовать. На испанском и итальянском некоторые грубые слова, имеющие отношение к физиологии, звучат невероятно возбуждающе, в то время как те же фразы на шведском выглядят в лучшем случае фарсом. Другие выражения звучат на романских языках мило, а на шведском – плоско и вульгарно. Например, итальянское brutta testina di cazzo. Я слышал, как один мужчина сказал это своей девушке перед тем, как поцеловал ее. Brutta testina di cazzo. Ах ты маленькая страшная головка члена. После этого они слились в поцелуе. Все стороны Италии столь же пьянящие, сколь и непостижимые, это касается и внутреннего нерва языка.

Я писал несколько часов и даже решил, что уже придумал неплохой финал, как вдруг на меня навалилась усталость. Я откинулся на спинку дивана, закрыл глаза. Через какое-то время меня разбудил голос секретарши:

– Вы выглядите счастливым.

Я поднял взгляд, она стояла передо мной. И улыбалась мне. Ее улыбка выглядела такой искренней, словно я порадовал ее тем, что, должно быть, выглядело как умиротворенный дневной сон. Я представил себе, как она стояла за стойкой, видела мое лицо и не устояла против искушения подойти ко мне и разбудить. Эта растерянная и смущенная спонтанность вызвала у меня внезапную симпатию.

– Вам снился сон? – спросила женщина.