Он и нашел-то ее с великим трудом. По крайней мере, последние десять километров пути пришлось то и дело останавливаться и спрашивать, как до нее добраться. Некоторые из тех, к кому он обращался, вообще ничего не знали про больницу и искренне поражались, услышав о ее существовании, другие чесали затылки и вопрошали, задумчиво дивясь на небо: «А что, ее разве еще не закрыли?» Пару раз его посылали не туда, в прямом, а не в фигуральном смысле. Так они с мамашей оказались на скотобойне, а потом и вовсе на заброшенном кладбище, прежде чем добрались до заветных железных ворот.

Мать Юлии Андриевской осталась в машине, а Шатохин постучал в окошко маленькой сторожки — КПП, примыкающей к воротам. На него тут же подслеповато глянул какой-то замшелый дедок:

— Чего надо?

— Это психиатрическая больница? — на всякий случай уточнил Шатохин.

— Психиатрическая, какая же еще… — недовольно пробурчал дед, как будто Шатохин оторвал его от чрезвычайно важного дела, может, даже государственной важности.

— А как бы нам посетить пациента? — спросил Шатохин.

— Сегодня нет посещений, — отрезал вредный дед и снова скрылся в глубине сторожки, а окошко задвинул куском фанеры.

Шатохин постучал еще раз.

Дед разъярился и разорался из-за фанеры:

— Сказано же, что сегодня нет посещений! Ходют тут, как будто правил не знают!

— Конечно, не знаем, — Шатохин с трудом сдерживался, чтобы не перейти на крик вслед за нервным дедом. — Мы тут в первый раз, между прочим, так что могли бы и разъяснить эти ваши замечательные правила.

— Ишь ты, «замечательные»! — передразнил дед с издевкой, однако фанерку свою отодвинул, чтобы повнимательнее приглядеться к невесть откуда взявшемуся говоруну. — А правила такие, что, прежде чем приезжать, нужно позвонить главному врачу Леонид Борисычу, а уж он обскажет, можно ли посещать пациента и когда. Потом от главного врача на вахту поступит бумага за его же подписью, и мы вас запустим. При наличии паспорта или заменяющего его документа.

— Благодарю вас за консультацию, — вежливо сказал Шатохин, соображая, что бы ему сунуть в окошко: служебное удостоверение или заветную купюру, способную, как известно, и не такие двери открывать при условии, что ее достоинство окажется подходящим.

Дед между тем продолжал зудеть:

— А правила вам следовало бы знать, потому что, когда больные к нам поступают, родственникам всегда рассказывают, что и как.

Шатохин уже нащупал кошелек, когда деда перебил другой голос из сторожки, густой и уверенный:

— Чего ты тут распинаешься, Максимыч?

— Да вот, пришел один, говорит, проведать пациента, а сам правил не знает, — наябедничал дедок.

— Этот, что ли? — В окошко выглянул мордатый тип в знакомой Шатохину форме секьюрити и с ходу «сфотографировал» Шатохина профессиональным глазом. Солидная, похоже, контора эта запрятанная у черта на куличках Вечеркинская психбольница. А замшелый дедок на вахте что же — для отвода глаз?

— Ну я. — Шатохин сразу понял, что этого быка не следует дразнить ни удостоверением, ни кошельком.

— Ну раз ты все понял, то гуляй, — порекомендовал ему больничный секьюрити.

— А если не все? — наивно поинтересовался Шатохин.

— Аналогично.

— Значит, все через главного врача? — не унимался Шатохин.

— Ага, через него. — Охранник изучал Шатохина уж очень подробно.

— А можно тогда узнать номер его телефона?

Мордатый секьюрити на пару секунд ушел в себя, наверное, вспоминал, что записано в его должностной инструкции, но потом все-таки продиктовал телефон главврача — номер, между прочим, был московский, — после чего по примеру дедка отгородился от Шатохина фанерной заслонкой.

Шатохин вернулся к машине, достал из кармана мобильный телефон и позвонил.

Ответил ему неприятно-вкрадчивый баритон.

— Это Леонид Борисович? — У Шатохина сразу же появились скверные предчувствия, что противный баритон ничего путного ему не расскажет.

— Да, а с кем я говорю?

— Это родственники вашей пациентки, Юлии Андриевской. Мы хотели бы навести справки о состоянии ее здоровья и узнать, когда ее можно посетить.

— Родственники? — Баритон как будто удивился. — А кто именно?

— Я… — Шатохин не сразу нашелся. — Тут, рядом со мной, ее мать… — Он с опозданием сообразил, что понятия не имеет, как эту самую мать звать-величать, и стал ее гипнотизировать взглядом через стекло машины, но она все равно не сообразила, чего от нее хотят. — Сейчас я передам ей трубку.

Шатохин распахнул дверцу и сунул телефон разомлевшей в дороге женщине:

— Говорите. Это главный врач.

Она не придумала ничего лучше, чем тупо уставиться на мобильник:

— А что я ему скажу?

— Что вы хотите знать, когда можно проведать вашу дочь, — процедил Шатохин сквозь стиснутые зубы и насильно вложил трубку ей в руку.

— Да-а… Я вас слушаю… — проблеяла эта овца, приложив мобильник к уху.

Шатохин мысленно выругался и отвернулся.

Больше она ни слова ни произнесла и через полминуты вернула ему трубку с блуждающей идиотской улыбкой.

— Больную пока посещать нельзя, а когда можно будет, мы поставим вас в известность, — повторила она попугаем вслед за главврачом Леонидом Борисовичем. Это все, на что она в конечном итоге сподобилась.

Лиля с утра ждала Филиппа, а дождалась представительного мена лет тридцати пяти в тщательно выглаженных брюках и белоснежной крахмальной рубашке. Прибавьте к этому старательно уложенную шевелюру, благородную бледность и чуть брезгливое выражение породистой физиономии — вот вам и законченный портрет Игоря Измайлова.

— Добрый день! — вежливо сказал сынок покойной актрисы.

А Лиля от удивления взяла и… зевнула.

— Надеюсь, я вас не разбудил? — Измайлов улыбнулся.

— Вроде нет… То есть я уже давно проснулась. — Бедная Лилек совсем растерялась. — Просто…

— Просто вы меня не знаете, — продолжил за нее Измайлов. — Не бойтесь, я к вам с самыми добрыми намерениями. Моя фамилия Измайлов. Может, она вам о чем-нибудь говорит?

После этих слов он посмотрел на Лилю со значением, но она уже успела справиться с фактором неожиданности, а потому даже бровью не повела. Пусть этот петушок еще что-нибудь прокукарекает, а до тех пор она «ничего не знает, ничего не ведает».

— Позвольте войти. — Измайлов напомнил, что он все еще в дверях.

Лиля отступила назад и указала, куда ему пройти, — в комнату.

Первым делом Измайлов огляделся: