Также еще в годы войны предпринимались попытки сформулировать определенные новации и в области внутренней политики.

В конечном итоге признание новых реалий нашло частичное отражение лишь во внешней политике советского руководства, прежде всего в новой оценке «специфических путей к социализму», без диктатуры пролетариата и с сохранением парламентской демократии и многосекторной экономики, характера национальных, антифашистских революций. В частности, 22 августа 1946 г. Сталин в интервью английской газете «Дейли геральд» подчеркнул возможность более длительного, чем в России, но мирного английского парламентского пути к социализму. Во внутренней политике все послевоенные годы изменений практически не наблюдалось. Те немногие предложения и разработки, выходившие за пределы обычных перестроек властных и хозяйственных структур, что секретным порядком готовились в сталинском окружении, так и не увидели свет. С позиций конечного знания представляется достаточно очевидным, что Сталин односторонне истолковал новые исторические вызовы и не смог предложить обществу внятную стратегию реагирования на них. Ядерный вызов, имел скорее интеллектуально-мировоззренческий характер. По существу, вопрос стоял о выживании советской системы в новых исторических условиях и был воспринят сталинским руководством как сугубо военно-технологический. Хотя позднее, в начале 50-х гг., Сталин предельно ясно выразил понимание его природы и сущности именно в качестве интеллектуального вызова, своей рукой вписав в редактируемую рукопись учебника политической экономии свое видение ее предмета: «…политическая экономия изучает не какие-либо заоблачные, оторванные от жизни вопросы, а самые реальные и актуальные, затрагивающие кровные интересы людей, общества, классов». И среди них первым, по мнению Сталина, был вопрос: «…является ли неизбежной гибель капитализма и победа социалистической системы хозяйства, противоречат ли интересы капитализма интересам общества и прогрессивного развития человечества, является ли рабочий класс могильщиком капитализма и носителем идей освобождения общества от капитализма…».

Сталинское руководство сохранило верность прежней марксистской парадигме. Сегодня очевидно, что победа стала главным оправданием существования советской системы и коммунистической идеологии, прежде всего для самого сталинского руководства. Об этом убедительно свидетельствовала известная речь Сталина перед избирателями в феврале 1946 г. и в не меньшей мере книга одного из руководителей советской экономики Н.А. Вознесенского, где утверждалось, что «Если капиталистическая Германия оказалась разгромленной, то это свидетельствует о новой величайшей силе, которая в единоборстве с Германией оказалась победителем. Этой силой является Союз Советских Социалистических Республик».

В послевоенные годы была продолжена линия на максимальную мобилизацию ресурсов из аграрного сектора. Власть возводит в идеал жесткую дисциплину, низведение личности до положения винтика государственной машины, абсолютное самопожертвование во имя государства, полное отсутствие политической оппозиции и инакомыслия, плановое хозяйство и централизацию экономической и общественно-политической жизни. Одновременно пропагандистский аппарат начал раскручивать антизападные кампании. Победа законсервировала существовавшую экономическую и политическую систему во всей ее целостности, включая многие рудиментарные институты и структуры.

Весьма показательно, что западные страны, также столкнувшись после войны с кризисом идентичности, смогли найти адекватные ответы на исторические вызовы. Отстаивая право на жизнь, капиталистическое общество после Второй мировой войны встало на путь качественной трансформации. Как отмечают экономисты, капиталистический хозяйственный механизм из анархичного, монополизированного и эгоцентрического постепенно превратился в регулируемый, конкурентный и социализированный. Послевоенное «кейнсианское двадцатилетие» с его активной государственной экономической политикой было ознаменовано несколькими реформами, которые в мировой науке признаны весьма успешными. Однако когда государственное регулирование, мощные социальные программы достигли таких масштабов, что стали сдерживать частную инициативу и предпринимательский дух, закономерным стал возврат от социально-дирижистского типа теории и политики к либерально-индивидуалистическому. Доказав тем самым, что один тип теории и политики не может быть абсолютно верен и успешен в различных исторических условиях.

На выбор модели (точнее сказать, консервации прежней) послевоенного социально-экономического развития в Советском Союзе повлияло несколько важнейших обстоятельств. По итогам войны СССР стал великой державой, для поддержания статуса которой необходим был мощный военный потенциал. Но война сильно изменила не только страну, но и самого И.В. Сталина, завершив его эволюцию от революционного деятеля к «российско-державному». Победа еще более возвысила его в народном мнении, вознеся на роль не только партийного, но и общенационального вождя, не оставив тем самым простора для проявлений самостоятельности другим членам руководства. В стране не было и не могло быть реальной, организованной оппозиции. В этих условиях для харизматического лидера, каковым являлся Сталин, и политически и психологически было невозможно разрушить своими руками созданную им же структуру власти.

Главное — советская система еще не вышла за пределы своего исторического времени, обладала определенным запасом прочности. Для СССР итоги войны не были столь однозначно благоприятными, как для США. С одной стороны, в результате того, что Советская армия смогла «выбить дух из германского военного чудовища», международный авторитет «первой в мире страны социализма» неизмеримо вырос. СССР смог выйти из международной изоляции и, заняв почетное место «великой державы», претендовать на роль равноправного партнера Запада в деле послевоенного устройства мира. Тем самым не исключалась возможность реальной интеграции СССР в мировое сообщество. Еще до окончания войны в сенате США обсуждался вопрос о предоставлении Советскому Союзу большого (до 25 млрд долл.) займа для восстановления, разрушенного войной хозяйства. Вместе с тем, уже в последний год войны отношения между союзниками по антигитлеровской коалиции стали осложняться. К этому времени их цели и интересы все больше расходились. Слишком различались устройства двух сверхдержав, менталитет их политических лидеров. Так, Сталин, опираясь на марксистский анализ ситуации, в беседе с президентом Американской торговой палаты Эриком Джонстоном, совершившим поездку в СССР еще в июне 1944 г., предсказывал, что американское правительство после войны столкнется с серьезной длительной безработицей. И из этого анализа делал вывод, что «Соединенные Штаты только из чувства самосохранения будут стремиться посылать в Советский Союз свои продукты на почти любых условиях займа». Но и американская внешняя политика также находилась во власти неверных представлений. В США считалось, что «России придется нелегко без сырья, химического, электрического и железнодорожного оборудования, которые могут предоставить Соединенные Штаты; и что желание получить все это заставит ее поддерживать добрые отношения с США». Вовсе не случайно посол США в СССР Гарриман хотел использовать перспективу американской помощи после войны в качестве инструмента дипломатии. В конечном итоге уже к маю 1945 г. в результате взаимного непонимания вопрос о вкладе Запада в восстановительные работы в Советском Союзе был практически закрыт с двух сторон. После исчезновения общего врага — германского фашизма — их противостояние становится вопросом времени. Победа в войне породила в сознании советской верхушки иллюзию необыкновенной военной и экономической мощи страны, что в свою очередь привело к формированию нереалистического внешнеполитического курса. Борьба за повсеместное распространение коммунистических идей с опорой на «незападный мир» стала в конечном счете главной причиной поражения СССР в «холодной войне». Курс на военное противостояние с Западом оказался губительным для советской экономики, способствовал ее окончательному подчинению интересам военно-промышленного комплекса.