Поле непаханое, трава уже зеленая, но еще не поднялась. Ни ложбинки нигде, ни оврага, чтобы спрятаться. И оружия, чтобы отстреливаться, нет.

– Что же делать, Пашка? Что же делать? – в попытке сосредоточиться спросил я у друга.

Но тот не отвечал. Без сознания... А может... Только сейчас до меня дошло, что у него неестественно выгнута в сторону шея. Столько волок его по земле, а только сейчас заметил, что с Пашкой что-то не то. Похоже, у него сломана шея. Я приложил пальцы к шее – пульса не было. Пашка был мертв. Пашка! Мой друг! Все-таки добили его проклятые чеченцы!.. Твари! Скоты! Уроды!.. Я готов был выть от отчаяния, грызть землю под ногами. Но даже отбитым сознанием я понимал, что делу это не поможет. Это же сознание подсказало мне, что в накладном кармане брюк у меня лежат несколько автоматных патронов. На память с собой прихватил...

Проклиная судьбу и чеченцев, я вернулся к пылающему вертолету. Автомат лежал вне зоны огня, но в непосредственной близости. Деревянное цевье нагрелось так, как не могло нагреться даже после двухчасовой непрерывной стрельбы.

Я дотянулся до автомата, вернул себе. Немного остудил на прохладном воздухе. Пересчитал патроны. Ровно четыре штуки. Совсем ничего. И стрелять, если что, придется одиночным, после каждого выстрела пальцами вставляя патрон в патронник. Если что... Четыре патрона – для боя очень мало. Для того, чтобы застрелиться – очень много. Но стреляться мне совсем не хотелось. И даже когда появился мчавшийся на меня «уазик», я постарался задвинуть эту глупую мысль на задний или, вернее сказать, запасной план. В машине могли быть чеченские боевики, но их может быть четыре человека или даже меньше. Тогда каждому по пуле...

Но, увы, такие расчеты могли строить люди, далекие от войны. Ведь врага командой «морская волна, замри» не остановишь. Не замрет он, не позволит сделать из себя мишень в тире. С моей скорострельностью я смогу вывести из строя в лучшем случае одного противника. А остальные рассредоточатся и покажут мне чеченскую кузькину мать... Но не сдаваться же им в плен. И пулю себе в рот пускать я не хотел...

А машина остановилась метрах в пятидесяти от меня. Я уже лежал и ждал, кто выйдет из «уазика» – свои или враг. Увы, надежда на своих не оправдалась. Сначала появился один бородач в камуфляже под разгрузкой, затем второй, третий. Был еще и четвертый, но он остался возле машины. И не просто остался, а по всем правилам военной науки залег за колесом, с автоматом на изготовку. А трое, опасливо озираясь, двинулись к вертолету.

Я понял, что настал мой последний час... Что ж, я постараюсь достойно встретить свою смерть. Прощай, Вика, прощай, мама, прощай, отец. Я вас всех очень-очень люблю. Не поминайте лихом...

Я тщательно прицелился и выстрелил в боевика, в котором признал командира. Он упал, прогибаясь в спине и коленях. Упали и остальные, но вовсе не замертво. Сейчас начнется.

Надо было срочно сменить позицию для стрельбы. И едва я это сделал, как в том месте, где я только что лежал, взрыхлилась под пулями земля. С трудом, но быстро я загнал в ствол очередной патрон. И снова откатился в сторону. И снова вовремя. Теперь можно стрелять. Но что я могу сделать с одного выстрела? «Чехи» стреляют почти без остановок. Пули свистят над головой. Сейчас они поймут, что я один, что нет у меня возможности вести автоматический огонь, тогда мне точно хана. Хотя нет, хана мне уже сейчас – вопрос в том, какой секундой позже, какой раньше...

Я катался по земле, увиливая от пуль, до тех пор, пока «духи» не решили прикончить меня наверняка. Для этого они все разом поднялись в полный рост. Теперь они могли видеть меня с высоты своего положения. Я выстрелил в того, кто увидел меня первым. Выстрел оказался на редкость удачным, и «чехи» потеряли еще одного. Уцелевшие залегли. И тут же я услышал в воздухе характерный щелчок сработавшего запала. Граната!.. Не знаю, какая сила оторвала меня от земли, отшвырнула в сторону и снова вжала в землю. Но эта сила меня спасла. Граната взорвалась метрах в трех от меня. И всего лишь один осколок впился мне в ногу. Зато ударная волна тряхнула меня так, что едва глаза из глазниц не выскочили... Тут же грянул еще один взрыв. Гораздо более мощный. И снова ударная волна слоном протоптала по мне... Еще взрыв, еще... Я не сразу понял, что это не гранаты. Это были авиационные ракеты, и выпускал их зависший у меня за спиной «крокодил». Наполовину оглохший после удара о землю, я не услышал, как появился за моей спиной вертолет. И увлеченные боем «чехи» не сразу его заметили... Но досталось не только им. Одна ракета взорвалась совсем недалеко от меня...

В себя я пришел на борту того самого «крокодила», который едва не смолотил меня своими зубами. Перед глазами все плыло, в ушах шумело море – как в морских раковинах, тошнота выворачивала меня наизнанку. Помню, что кто-то из экипажа мне что-то говорил, но я ничего не слышал.

Меня доставили в Беслан, оттуда машиной в госпиталь Владикавказа. К счастью, ничего страшного со мной не произошло. Руки-ноги целые, разве что в ляжке правой ноги осколок застрял. Но его уже вытащили. Только вот мозги подправить пока не смогли. А примяло их порядком. Контузия, серьезный ушиб головного мозга, частичная потеря слуха. Но врачи заверили меня, что все само собой утрясется. И мой отец сказал, что все будет в порядке. А он прилетел во Владикавказ через три дня после того, как я попал в госпиталь. Я попросил лечащего врача позвонить ему, сказать, что со мной все в порядке. А он бросил все и примчался ко мне.

– Ничего, сынок, все будет хорошо...

Я и сам чувствовал, что мои дела уже взяли курс на поправку. Мозги встанут на место, слух возвратится. Ведь подживает опаленная на правой щеке кожа, отрастают местами обугленные волосы. И все равно одолевали сомнения.

– Точно? – спросил я.

Говорить было еще трудно, и приходилось экономить слова.

– Поверь, было бы плохо, твоя мама была бы уже здесь... Тебе сейчас нужен полный покой и терапия. Через пару недель заберу тебя домой... Мне уехать надо будет. Но потом я приеду...

– Буду ждать...

– Отдыхай. Тебе покой нужен... А в ногу ранение – ерунда. Заживет.

– Как на собаке, – усмехнулся я.

– Нет, до свадьбы, – не согласился со мной отец.

– До свадьбы, – эхом отозвался я. И спохватился: – Там письма. Ваши, от Вики. Сгорело все...

– Ничего, новые напишем, – улыбнулся отец. – Главное, что ты жив...

– Пашка погиб. Мой друг... Чечены, уроды...

На меня накатывал приступ безумной ярости. Как будто адов котел где-то в черных глубинах души закипел. Мне хотелось рвать и метать, крушить все, что попадется под руку. Краешком еще не помутненного рассудка я понял, что из этого состояния надо выходить. Нельзя мне сходить с ума, иначе я просто не смогу вернуться в нормальную жизнь. А в этой жизни меня ждет Вика... Одна только мысль о ней, о скором с ней свидании сбила черную волну.

Приступ схлынул, но тревога в глазах отца осталась.