– Я думаю, что вам, пожалуй, хватит пить, – говорит Адая, зорко следя за рукой Теи, которая тянется к бутылке.

– Хорошо, детка. Хорошо.

Хелен вздрагивает: рука Теи, самой строптивой женщины на свете, замирает и возвращается на колени.

– Мне жаль, – говорит Хелен. Что еще тут скажешь? Карел ушел, Тея осталась одна, и ей жаль – это факт.

– И мне! И мне!

Тея плачет. Адая смотрит на нее. Слезы, похоже, заразны, теперь они блестят за стеклами ее очков. Потом Адая встает и начинает убирать покрытые грязным налетом чашки и тарелки с черствыми корками хлеба, которые уже начали скручиваться.

– Как ты думаешь, если он действительно ушел… если он никогда не вернется, я тоже разлюблю его? – спрашивает Тея, повернувшись к Хелен.

– Вряд ли, – отвечает Хелен.

– Да. Вряд ли. – Она вытирает нос парчовым рукавом. – Тогда, может, Мельмот придет за мной? Как думаешь, она умеет возить инвалидное кресло?

– Пожалуй, да, – говорит Хелен, и со стороны может показаться, что она невнимательна, что она держится холодновато. На самом деле она думает о другом. Любовные размолвки ее не слишком интересуют, даже если речь идет о ее друзьях, отношения очень давно перестали быть частью ее жизни, и можно с тем же успехом ожидать, что она проявит восторг при виде играющих в красивом саду детей. Она любит Тею, она любит Карела, она не желает им зла, слезы и измученный вид Теи вызывают у нее жалость, и она надеется, что Карел вернется. Но какое все это имеет значение в сравнении с неизвестным преследователем, чьи шаги – даже сейчас, пока Адая подливает стакан воды в засыхающий спатифиллум, – она будто бы слышит в коридоре? В сравнении с тем, что она прочла на «камне преткновения» на улице? В сравнении с ее собственной виной, которая так тяжела, что однажды она просто надорвется?

– Знаешь, она права. – Хелен кивает в сторону Адаи, которая уже ушла на кухню с деловитым и довольным видом женщины, для которой возиться на чужих кухнях – привычное дело. – Тебе надо связаться с социальными службами или нанять частную сиделку. Может быть, нам стоит спросить Адаю…

Тея оскорблена.

– Мне не нужны ни подачки, ни прислуга!

– И все-таки ты нуждаешься в помощи, – настаивает Хелен. – Вот, например, пояс тебе стоило бы затянуть потуже.

Она улыбается, чтобы показать, что не хочет обидеть Тею, и наклоняется к ней завязать пояс. Тея пахнет чем-то знакомым – немытым, несвежим телом, и в голове Хелен всплывают воспоминания, которые она тотчас подавляет.

– Ну так давай у нее и спросим, – говорит Тея. Она смотрит, как Адая, вернувшаяся с тряпкой, вытирает стол и буфет. – Похоже, она медсестра. Может, кого-нибудь посоветует.

– Да, правда. – Хелен трогает колено сквозь дырку в брюках. Рана затянулась коркой. – Я думала, она монахиня. Почему мы никак ее не спросим?

И почему они никак ее не спросят? Удивительно, насколько спокойно они воспринимают присутствие этой женщины – как будто все это время ее ждали. Она исчезает с тряпкой, возвращается уже без нее и садится подле Теи, сложив руки на коленях.

– Когда вы пьете лекарства? – спрашивает она. Стекла очков запотели: она что-то мыла в горячей воде. Тея бросает на Хелен быстрый недоумевающий взгляд – ей-то какое дело? – но отвечает:

– Обычно после ужина или когда мне становится плохо.

– Вы поели?

– Я не хочу.

– Вам обязательно нужно поесть.

Тея снова недоумевающе косится на Хелен и покорно отзывается:

– Я бы не отказалась от тостов.

Адая медлит и опускает взгляд на сложенные на коленях руки. По всей видимости, ее явно профессиональный интерес к обеим женщинам – к мышечной атрофии, к коленям, нуждающимся в наложении швов, к необходимости принимать анальгетики после еды – поутих, и она поняла, что навязывается незнакомым людям. Хелен становится жаль ее. Она молода и не уверена в себе. Она просто пыталась проявить доброту.

– Думаю, это неплохая идея, – говорит Хелен и бросает на Тею выразительный взгляд. Почему бы и нет? Почему бы не позволить ей помочь тебе?

Но Тея не привыкла принимать помощь, не отдавая ничего взамен. Она с добродушно-презрительным видом окидывает взглядом грязные колготки и потертые туфли Адаи, ее дешевый золотой крестик на серебряной цепочке.

– Пожалуй, вы могли бы поработать на меня.

Адая поднимает голову. Хелен замечает, что ее щеки покрываются радостным румянцем, и ей впервые приходит в голову, что Адая тоже может быть одинока.

– Вы предлагаете мне остаться? Работа у меня уже есть. Но есть и свободное время. Да, я бы очень хотела.

– Отлично! – Тея сияет (но в правой руке сжимает открытку). – Отлично! Мы все устроим. Иго ваше будет благо, и бремя ваше легко. Две порции тостов с медом, пожалуйста, и максимально допустимую для моего веса дозу напроксена.

Адая молча встает – она двигается все проворнее, осваивается в этом доме все больше – и снова уходит на кухню. Оттуда доносятся успокаивающие звуки льющейся в чайник воды и постукивание ножа по разделочной доске.

– Отлично, – говорит Хелен с облегчением.

Теперь, когда Тее будут помогать, причем куда лучше, чем могла бы она сама, наконец можно воспринимать Тею как прежде – просто как подругу.

– Мне так жаль. Из-за Карела, из-за всего. – Она обводит комнату взглядом. После того как Адая навела здесь порядок, комната выглядит унылой, полупустой, как витрина разорившегося магазина.

– Ладно. – Тея, снова утратив мужество, раскрывает открытку и неловко потирает ее большим пальцем. – Бывает и хуже.

Пока Адаи нет, можно вернуться к делу. Тея кивает на бумаги на столе. Ее лицо меняется, и она бросает на Хелен такой же злорадный, неприятный взгляд, каким смотрел Карел, когда впервые показал ей потертую кожаную папку с позолоченной монограммой.

– Что ты читала? Прочла исповедь Хоффмана? Мерзкий мальчишка, да?

– Только первую половину. (Хелен снова представляется «камень преткновения».) Сегодня утром я читала письмо сэра Давида Эллерби.

– Брр! Это письмо! – Тея вздрагивает. – Да чтоб у меня дома еще хоть когда-нибудь появились лилии!

– Может, это всего лишь легенда – выдумка, порожденная страхом, чувством вины и пустыми слухами. Но все равно, согласись, в нее легко поверить, и вот ты уже представляешь, как однажды поднимаешь голову и видишь ее.

(И снова Хелен слышит шаги преследователя.)

– Вчера вечером, когда ты ушла, я взяла почитать историю Безымянного и Хассана и заснула. Проснулась в три часа ночи, фонари на улице не горели, даже во дворе, и с открытыми глазами видно было ровно столько же, сколько с закрытыми. И все-таки, я готова поклясться, в углу комнаты что-то шевелилось – далеко, очень далеко, будто оно было по ту сторону стены и колебалось, как мушиный рой или тень от дерева.