– Мы разве перешли обратно на «вы»? – спросил он излишне жестким тоном. И посмотрел так сурово, что Маша растерялась. Зарина считает, что суровые мужчины «легче всего», но что, если за этой суровостью скрывается только еще больше непрошибаемой суровости?

– Я… мне нужен фотоаппарат, – Маша предпочла уклониться от вопроса, куда более личного, чем предполагали их трудовые отношения. Они перешли на «ты», а потом была война и ядерная зима, и долгие часы тишины, и Ольга Дмитриевна Чезганова. Определенно, для Маши оставаться на «вы» было легче и понятнее.

– Интересная прическа. Я даже не сразу узнал… вас, – пробормотал он, продолжая просвечивать Машу рентгеновским взглядом.

– Готовимся к Хеллоуину, – ответила Маша с вызовом и сама поразилась до глубины души. Такая дерзость, не иначе, как эта прическа влияет и на ее способность соображать.

– Серьезно?

– Не хватает только костюма и метлы, и я улечу, – ответила она, подходя к шкафу, где лежал фотоаппарат. Ну почему они поставили шкаф так близко к Гончарову! Маша всей кожей ощущала эту уже забытую близость, невольно вдыхала запах знакомого одеколона, особенный запах, сводивший ее с ума.

– Зачем фотоаппарат? – спросил Николай после невыносимо долгой паузы.

– Нужно сделать новые фото и видео для презентации на сайте. Распоряжение Ольги Дмитриевны, – последнее Маша сказала с вызовом и тут же пожалела об этом. Не стоит показывать своих чувств, их нужно запрятать подальше. Гончаров вздрогнул, и в его глазах промелькнуло удивление.

– Ольга? Ах да. Что ты… что вы думаете о ней? – спросил он зачем-то, и тоже с вызовом.

– Ольга Дмитриевна – профессионал высокого класса, – тут же отрапортовала Маша, старательно отводя взгляд в сторону.

– Тебе идет рыжий, – неожиданно бросил Гончаров, и Машино тело ответило на эту простую фразу взрывом, электрической бурей. Зачем он это делает?

– Мне нужно… нужно… – Маша попятилась назад, вцепившись в фотоаппарат, как в спасательный круг.

– Идти? – помог ей Гончаров, глядя на нее без тени улыбки. – Зачем?

– Фотографировать, – ответ прозвучал глупо.

Гончаров сделал шаг навстречу, и Маша испугалась, что может уронить дорогостоящий аппарат, так дрожали руки.

– Все поле?

– Да, все поле. Пока еще солнечно.

– Пока еще солнечно, – повторил он. – Хочешь, я покатаю тебя по полю?

– Я… лучше сама, – слова застревали в горле, и Маша была готова заплакать. Хорошо, что у нее маскировка и сквозь ее макияж не так-то просто разглядеть ее настоящую. Тушь тоже может быть камуфляжем, забавно. Маша вылетела из комнаты, из последних сил держа себя в руках. Странным образом, в этом ей помогала злость.

– Маша! – услышала она громкий голос за спиной. Уже стоя на лестнице, она обернулась, посмотрела на Гончарова с вызовом.

– Что? Чего изволите, Николай Николаевич?

– Зачем ты так? – спросил он тихо, поморщившись как от боли. – Мы… нам нужно поговорить.

– Поговорить? – Маша смотрела на него, задрав голову, снизу вверх, и было непросто держаться независимо и с достоинством, когда высокий, полный напряжения и силы мужчина смотрит на тебя оттуда, сверху. – О чем же нам говорить? Публичные слушания по лесу назначены, помещение мы арендовали. Красивые картинки для покупателей готовы. Собираемся заменить презентацию. Могу составить письменный отчет и передать его… Ольге Дмитриевне.

И тут Маша развернулась и убежала, буквально слетев по ступенькам вниз. Возмущение так и жгло ее изнутри. Сколько должно было пройти времени, прежде чем он решил, что им нужно поговорить? Год? А если бы она не зашла в свой старый кабинет? Тогда два? Что вообще Гончаров делал в ее старом кабинете, разглядывая перекопанное поле? Из ее кабинета, между прочим, открывается не самый лучший вид.

Маша шлепала по усталой, осенней траве, снимая виды поселка и делая длинные медленные видео, приближаясь к уже построенным домам. Пересняла со всех возможных сторон выставочные домики, те, где будущая жизнь будущих счастливых обладателей домов в «Русском раздолье» была смоделирована, продемонстрирована, обещана им в красиво расставленных искусственных цветах, в картинах по стенам, в авторских кухнях, на поверку оказывавшихся бутафорией.

«Нам нужно поговорить»! Да иди ты к черту, Гончаров. И к своей чертовой Ольге Дмитриевне. Только не хватало теперь говорить!

Маша с ожесточенным упрямством уходила все дальше, подбиралась к общему забору поселка, перепрыгивая через глубокие озера грязи, перемазывая и утяжеляя подошвы многострадальных кед липкими комьями земли. Ей было все равно, она была готова сбежать хоть на край света, лишь бы быть уверенной, что Гончаров не смотрит на нее из окон офиса, не станет смущать ее тем, что никогда не сбудется. Время разговоров прошло. Теперь время кидать камнями… или как там говорят. Кинуть бы камнем в Гончарова!

Маша заметила машину, кружащую по полю, и первым ее желанием было спрятаться за ближайшим кустом, пока ее не заметили. Но машина, их общая «Нива», развернулась и уверенно направилась прямо в Машину сторону, бежать было поздно. Неужели Гончаров решил продолжить их странную беседу? Но из машины выскочила разъяренная Юля.

– Ты почему не берешь трубку? – затараторила она. – Я обзвонилась, то занято, то абонент недоступен, то просто эти дурацкие гудки. Я знаю, на поле телефон плохо ловит, но не настолько же.

– Я его забыла, наверное, – растерялась Маша. Так и было, она оставила его в старом офисе. Слишком поспешно сбегала, как преступник из ограбленного банка. Чего боялась? Что Гончаров бросится вслед? Наивная рыжая дурочка.

– Ты все сфотографировала? – спросила Юля, чуть успокоившись. Но, судя по трепыханию ее небольшой, почти плоской груди, что-то внутри билось и просилось наружу.

– На три презентации хватит, – буркнула Маша, просматривая сделанные фотографии на маленьком экране. – А у тебя-то чего стряслось? Тебя прямо трясет.

– Так заметно, да? – огорчилась Юля. – Да это все… Ольга эта!

– Ольга? – моментально оживилась Маша.

– Вернее, Роберт, – покачала головой Юля. – Ты же знаешь, да?

– О чем? Что он тебе нравится? Да, знаю, – кивнула Маша, улыбнувшись. – Роберт всем нравится, только проблема в том, что сам Роберт больше всего любит самого Роберта. Если бы он мог, он бы, наверное, сам с собой жил.

– Мне, между прочим, нужен совет!

Все последние недели влюбленная Юля старательно подкармливала Роберта Левинского пирожками якобы своего приготовления, что было полнейшей неправдой, ибо готовить Юля не умела. Соответственно, ею было принято решение покупать пироги, выдавая их за свои. Невинная шалость. Пироги Юля покупала в очень странном месте, в трапезной старообрядческой церкви на площади Ильича, недалеко от места, где жила. Старообрядцы пекли круглый год, и пекли хорошо. Пироги со сливой, ежевичные, абрикосовые, яркие плетенки с творогом и округлые кулебяки с рыбой. Не только пирогами славилась старообрядческая трапезная, там были и картошечка жареная с корочкой, и хрустящие куриные ножки, и гренки, натертые чесноком. У старообрядцев столовался весь район, включая актеров из киностудии неподалеку – так вкусно они готовили. Но не тащить же на работу судок с соляночкой. Поэтому пироги. Юля переживала, что, когда начнется пост, пирогов с мясом не будет, а Роберту они, кажется, пришлись по вкусу. Маша смеялась над Юлиными ухищрениями, над ее слепой уверенностью в эффективности дороги, проложенной к сердцу через желудок. Роберт, впрочем, пироги ел. И к тому же кто Маша, чтобы осуждать. Не она ли бегала вокруг Роберта с его любимым кофе в надежде на то же самое. В призрачной надежде.