– Знаешь что, Дина, наверное, самое логичное для тебя сейчас – это отправиться к своему жениху и попросить его о помощи, – как можно равнодушнее сказал я, – ответственный мужчина не бросит любимую в сложной ситуации и сделает все, чтобы ее обезопасить. Я не знаю, какой у тебя характер, мы только познакомились, но думаю, что многие девушки не сочли бы за тягость пребывание в клетке, если она золотая. Твой жених – современный человек. Он, надеюсь, не воспользуется твоей беспомощностью, чтобы установить над тобой полный контроль?

Хотя я и действовал наугад, но попал в самую точку. Я чуть предательски не взвизгнул от восторга, когда заметил, что Дина, уже приготовившаяся встать с дивана, на моих последних словах вдруг резко передумала и осталась в прежней позе.

– Не знаю, – задумчиво сказала она, – как раз этого я и не знаю. Между нами не все так просто. Я привыкла жить вольной пташкой, нигде подолгу не задерживаюсь, в том числе и в браке.

Дина усмехнулась каким-то своим мыслям, встала, прошлась по комнате.

– Думаю, мой жених мечтал бы меня запереть в четырех стенах, – сказала она, – я даже в этом уверена. Но я поставила ему определенные условия. На этом этапе он с ними согласен, но после регистрации брака, думаю, он даже если и не сразу, но обязательно нарушит свое обещание. Он собственник, он привык, что все живут по его правилам. Ты, наверное, прав, он меня прикует наручниками к батарее.

Я понял, что она выражалась фигурально.

– Но ты же его, наверное, любишь? – еле выговаривая слова, с бешено колотящимся сердцем промямлил я. – Значит, доверяешь ему?

Дина секунду помолчала.

– Я не знаю, что такое любовь, – коротко ответила она, – но наш разговор, кажется, пошел не по тому руслу.

Я покраснел от корней волос до самого выреза майки: я увидел свое отражение в зеркале, установленном на противоположной стороне. Но если бы зеркала не было, я и так бы это почувствовал. После ее реплики о любви у меня в мозгу колотилась одна только мысль: я не имел права выпустить ее отсюда. Да она, похоже, уже и не так рвалась уходить.

– Так, надо приходить к какому-то решению, что-то делать, – наконец сказала Дина.

– Оставайся здесь, – выпалил я, – ситуация неясная, тебе опасно выходить: либо заметут, либо убьют. Либо прикуют наручниками. А здесь тебя искать никто не станет. Если убийцу твоей подруги найдут по горячим следам, ты сможешь спокойно уйти.

– А как я об этом узнаю? – спросила она.

– Как все обо всем узнают, – пожал плечами я, – из Интернета. Будем следить за новостями. А если моя помощь понадобится, то я готов.

Она посмотрела на меня внимательно, будто оценивая степень моей надежности.

– Ты не волнуйся, я тебя напрягать не буду, – выдавил я, – выделю тебе второй этаж, обитай тут, пока обстановка не прояснится. Подумай в тишине спокойно о том, кто мог хотеть твоей смерти. А еще хорошо бы поговорить с тем, кто мог бы прояснить, зачем к тебе с утра заявилась твоя подружка.

– А ты что, совсем один живешь в этом доме? – как-то неуверенно спросила Дина.

– Один, – подтвердил я.

– Но почему? – удивилась девушка.

– Почему один? – улыбнулся я. – Раньше тут жили соседи. Но они не выдержали, не дождались того, что наш дом будут реконструировать. Все разъехались, я остался один. И тут стало известно, что реконструкция запланирована на следующий год. Подожду уж. Хоть тут и не сахар, сама видишь.

– Вижу, – подтвердила Дина, окинув взглядом мое ветхое жилище, – а ты почему не уехал? Некуда?

– Не то чтобы некуда, – уклончиво ответил я, – я мог бы жить с матерью, но не хочу. В таком отшельничестве есть свои плюсы.

– Какие? – спросила Дина.

– Если останешься, сама увидишь, – отрезал я.

– Это чистое безумие, меня будут искать, мое отсутствие расценят как доказательство моей виновности, – пробормотала девушка.

– Или поймут, что ты боишься стать следующей жертвой, – парировал я.

Я видел, что Дина колеблется. Согласитесь, вряд ли разумная девушка в подобной ситуации безоглядно вручит свою судьбу в руки сомнительного незнакомца, и Дина имела полное право на серьезные сомнения. Даже мои логические построения – такие безупречные и стройные, как мне казалось, – не могли бы убедить женщину безоговорочно. А Дина все-таки женщина, которая видит меня в первый раз в жизни. И тогда я достал из рукава последний и самый главный свой козырь.

– Думай, – как можно безразличнее сказал я, – но если ты все-таки отважишься бросаться в самую пучину неприятностей, не уходи, пока я не показал тебе своего Егорова.

Если бы видели, что произошло в этот миг с моей феей! Ее лицо зарумянилось, глаза засверкали, она вскочила и бросилась ко мне.

– Ах да, я же совсем забыла, что у тебя есть Егоров! – воскликнула она. – Так ты правду сказал? Ты не соврал? У тебя правда есть его картина?

– Да, причем неизвестная картина, ты ее ни в одном каталоге не найдешь, – интригующе заявил я, – в полной сохранности.

– Так, так, так, – засуетилась девушка, – у меня с собой нет смены вещей, ничего нет, даже денег, но есть карточка для мелких расходов. Если ты прямо сейчас снимешь с нее деньги, будет еще не поздно, потом-то мои счета будут под контролем, как я понимаю.

Она протянула мне карточку и сказала:

– Дай ручку, я запишу тебе пин-код, быстро дуй в банкомат, пока меня не хватились. На ней денег мало, тысяч пятьдесят, сними их все. Я буду ждать тебя тут. Но сначала тащи картину, с ней мне будет не так страшно тебя ждать.

– Ага, держи карман шире, – ответил я, – чтобы ты меня обокрала и смылась с моим бесценным Егоровым? Подождешь и так, без компании.

– Ах ты, паразит, – прошипела она.

Я набрался нахальства и показал ей язык.

У самых дверей я обернулся:

– Сиди тихо и не подходи к окну. На всякий случай.

– Какой же ты противный, уйди с глаз моих, – фыркнула она и отвернулась.

Я спустился к себе, взял куртку-ветровку, бейсболку с длинным козырьком, солнцезащитные очки. У каждого банкомата имеется камера видеонаблюдения, не нужно, чтобы меня могли узнать. Если меня опознают, Дину сразу же найдут, а этого мне очень не хотелось.

* * *

Раскрыть по горячим следам… А есть они, эти горячие следы? Сергей Алексеевич ничего начальству не обещал, не имел такой привычки – разбрасываться словами, просто выслушал команду о назначении его руководителем следственно-оперативной группы, принял дело и начал работу. Для него, старшего следователя по особо важным делам, не было дел особой важности и не особой. Убийство есть убийство, кто бы его ни совершил и в отношении кого бы ни совершили. Последний год Сергей Алексеевич Поповкин маялся на любимой работе. Впервые за все время его службы – а это, считай, двадцать с лишним лет – за первое полугодие в области была зарегистрирована стопроцентная раскрываемость умышленных убийств. Вроде бы отрадный факт, но следовательской заслуги здесь было мало. Восемьдесят пять процентов убийств были совершены в состоянии глубокого алкогольного опьянения и представляли собой самую что ни на есть показательную бытовуху. Еще десять процентов попадали в статистику совершенных под наркотическим воздействием и тоже не требовали больших усилий в розыске преступника, потому что одурманные убийцы действовали то в присутствии свидетелей, а то и вовсе под объективами камер видеонаблюдения. Оставшиеся в крайне незначительном количестве убийства были мотивированы личными неприязненными отношениями, но практически все были раскрыты по горячим следам. Люди убивали друг друга, не задумываясь о последствиях, в пылу ссоры, заметая следы с большим опозданием или вообще не давая себе труда это делать. Разве это убийцы? Это потерянные люди со смещенными внутренними осями, не владеющие собой, своими эмоциями, находящиеся в состоянии хронического стресса, губительного для психики, потерявшиеся, заблудившиеся в системе координат современного мира. Сергей Алексеевич Поповкин мог бы добавить много штрихов к портрету сегодняшнего убийцы и даже сделал это в одном интервью, рассчитанном на вдумчивую публику. Такое сейчас время. Люди бросаются друг на друга из-за всякой ерунды, мелочи, не задумываясь, пускают в ход оружие, а все почему? Не на пустом же месте человек становится жестоким убийцей! Как правило, этому предшествует длительное взращивание и лелеяние в себе сначала пренебрежения, потом раздражения, а затем и ненависти к окружающим. Постепенно такой человек перестает противиться желанию любой ценой, во что бы то ни стало утолить вспыхнувший гнев за счет устранения раздражителя, любое ущемление своих интересов он считает достаточным поводом для того, чтобы разорвать противника в клочья. Этакий эгоцентризм, возведенный в культ. Причем скажи это человеку, попробуй объяснить ему причины его агрессии, и он вылупит на тебя непонимающие глаза. А спросишь его, почему он такой злой, вздохнет и ответит: жизнь такая. Да, жизнь такая, спору нет. Чтобы прокормиться и прокормить семью, жить нужно в темпе. А темпы сейчас бешеные. Чуть сбавишь обороты, и все – ты опоздал, тебя оставили смотреть на огни уходящего поезда. Чуть дал слабину, и на твоем месте уже кто-то другой, более расторопный, менее принципиальный. Когда наличие высоких моральных качеств карается отставанием, безденежьем и карьерными неудачами, об этих качествах стараются скорее позабыть и голос совести подавить на корню. А потом это незаметно переносится на все сферы жизни, делает людей черствыми, эмоционально тупыми, подверженными вспышкам ярости и неготовыми контролировать свои психические реакции. А там недалеко и до того, чтобы ударить монтировкой по голове водителя, подрезавшего на дороге, или ударить ножом парня, который сделал замечание в ночном клубе.