Получив от комполка Дронова кратковременный отпуск по контузии – это и послужило причиной того, что тело Кацубы повез другой офицер, – капитан остался в расположении полка. В медсанбате у Верещагина был хороший друг, майор медицинской службы Женя Гудков. На рекомендацию врачей из госпиталя воздержаться от употребления алкоголя, чтобы не усугублять последствия контузии, майор Гудков лаконично заметил:

– У них свои методы врачевания. У нас свои. Главное, дозировку выдержать. Чтобы без перебора. И на глаза начальству не показываться. Вот и вся психотерапия. А голова, Верещагин, у тебя крепкая. Важно, чтобы в ней тараканы всякие не завелись. А если будешь самоедством заниматься, винить себя в смерти солдатика, они обязательно заведутся. А правильно воевать, когда тараканы в голове шуршат, никак не получится. Или свою башку зазря под пули подставишь, или подчиненных положишь.

В хозяйстве майора Гудкова была машина «ГАЗ-66» с кунгом вместо кузова. В этом кунге, служившем и временным жильем в полевых условиях, и хранилищем самых дефицитных лекарств, временно обосновался капитан Верещагин. Следуя рекомендациям эскулапа в погонах, он два дня методично накачивался разбавленным спиртом. По вечерам к нему присоединялся майор, потерявший полгода тому назад в Чечне сына. Они пили молча, и каждый думал о своем.

Вечером второго дня у Верещагина сменился компаньон. Все начиналось как обычно. Гудков принес нехитрую снедь, раздобытую у тыловиков. Разложив на столике бурые соленые помидоры, хлеб и пару банок тушенки, медик достал из ящика, стоявшего у передней стены кунга, две солдатские фляжки, внутри которых булькал спирт. Аккуратно разлив спирт по пластмассовым кружкам с идиотскими надписями на боку «I love NY»,[8]Гудков чертыхнулся, вспомнив о том, что забыл принести воды. Он только собрался встать, чтобы раздобыть недостающий ингредиент, как дверь кунга резко отворилась. В светлом квадрате проема возникла широкоплечая фигура мужчины, одетого в полевую форму без опознавательных знаков. Только на погонах тускло поблескивали звездочки.

– Илья… Бойцов! – Капитан резко подскочил из-за стола, бросившись навстречу другу.

С Бойцовым его связывало многое. Они вместе пришли в славное Рязанское училище ВДВ, вместе совершили первые прыжки и отправились на первое свидание с местными девчонками, вместе приняли участие в грандиозной драке между будущими офицерами-десантниками и курсантами из училища МВД. Эта вражда существовала испокон веков. А у десантников, по праву считающих себя элитой вооруженных сил, в душе всегда гнездилась неприязнь к нагловатым ментам. На разборках после драки Бойцов попытался взять всю вину на себя. Близилось время отпусков, да за такую проделку могли вообще отчислить из училища. Тогда к высшим офицерам, входящим в состав следственной комиссии, сформированной из представителей МВД и Министерства обороны, вышел Верещагин. Он встал плечо к плечу с другом, а за ним потянулись остальные ребята роты. Милицейский генерал-лейтенант, увидев передвинувшийся на шаг вперед строй курсантов, не выдержав, громко выматерился, а потом засмеялся.

– Вот это я понимаю, боевое братство! Не прячетесь друг за друга. А мои сынки… – Он удрученно махнул рукой, не желая распространяться о поведении будущих стражей закона.

В отпуск друзей не отпустили и даже отправили на гарнизонную гауптвахту. Но следствие само собой сошло на нет, и повинен в этом был изумленный духом взаимовыручки милицейский генерал-лейтенант.

После второго курса Илью перевели на факультет, готовивший офицеров частей специального назначения. Верещагин не завидовал другу, относясь к этому повороту судьбы вполне по-философски. Только порой ему не хватало Бойцова, хотя у спецназовца была удивительная способность появляться в самый нужный и трудный момент. Видимо, эту особенность сформировала профессия.

Понаблюдав за объятиями и приветственными возгласами друзей, майор Гудков, припрятав в карман флягу, поднялся из за стола.

– Ты куда, Михалыч? – заметив маневры хозяина кунга, спросил Верещагин.

– Пойду на воздух, – собирая кое-какую снедь в наспех скрученный кулек, ответил медик.

– Оставайся, – попросил Верещагин, понимая, что начмед уходит, чтобы не мешать встрече двух друзей.

Майор медленно покрутил крупной, как у бульдога, абсолютно седой головой:

– Маловата моя келья для такой представительной компании. Да и не люблю я соображать на троих. Так что не напрягайся, Павел. Посидите. Поговорите за жизнь. Это тебе сейчас надо. А то мы с тобой как соберемся, так и молчим, как два барсука в темной норе. И спирт не помогает.

Пока он говорил, Бойцов выставлял из сумки принесенные гостинцы. Стол заметно обогатился, а вместо фляжки в тусклом свете лампы блеснул крутобокий сосуд, служивший вместилищем для шведской водки «Абсолют». Увидав этот праздник живота, медик воскликнул:

– Богато живете!

– Так, может, останешься или возьмешь что-нибудь из деликатесов с собой? – уже исключительно для порядка переспросил Верещагин.

Хозяин кунга еще сильнее замотал похожей на пушечное ядро головой:

– Нет, мне расслабляться не положено. Все лучшее больным и детям. И потом, – он нежно взболтнул флягу, – я привычному напитку не изменяю, чтобы изжоги не заработать. Привычка – вторая натура.

Когда начмед ушел, друзья выпили. Обменявшись малозначительными фразами, они повторили действие, после чего беседа потекла неспешной рекой, несущей свои воды сквозь бескрайнюю русскую равнину.

– Илья, ты информацией лучше владеешь. Какая сука сотворила этот взрыв? Басаев, Аль-Валид, Раппани Халилов? – Верещагин наморщил лоб, пытаясь вспомнить, кого из числа самых известных полевых командиров он еще не назвал.

Бойцов отщипывал маленькими кусочками хлеб, сминал его и забрасывал хлебные шарики в рот.

– Нет, Пашка. Это волки знатные, но за взрывом, судя по агентурным сведениям, стоит другая сволочь. У него хоть авторитет помельче, но амбиции большие.

– И кто же это?

– Некий Фейсал.

Верещагин взял в руки бутылку, но так и не приступил к распределению «Абсолюта». Он задумался, перебирая в памяти имена.

– Не слышал о таком, – признался капитан.

– Известное имя в узких кругах. Из молодых да ранних. Я за этой тварью в Афгане гонялся. Он там стажировался у талибов. Был в «творческой командировке». А потом, когда припекло, ноги сделал. Подставил свой отряд, заложника убил и под шумок через границу переполз.

Схватывая услышанное на лету, Верещагин хмыкнул:

– Ловкий змееныш.

– Уже настоящий змей, – поправил друга Бойцов и, чтобы не терять логической нити рассказа, быстро продолжил: – После возвращения Фейсал залег на дно. Ему же свои претензии предъявили. Обвинили в трусости и неисполнении приказа. Он при переходе границы какого-то араба важного загубил. Араб этот из окружения самого Бен Ладена был. А по линии предков чуть ли не потомком пророка являлся. В общем, много грехов на него повесили. А сейчас ему приходится отрабатывать, чтобы свои же голову не отрезали. Парень вовсю старается. Ждет своего момента. Ведь Басаев и Аль-Валид не вечные. Когда-нибудь да отправятся на встречу с Хаттабом.