Можно, конечно, дать вам, Кирилл Владимирович, справного старшего офицера, который бы и делал за вас всю работу, а вы при нем командиром бы только числились. Но сие как-то не очень честно будет по отношению к этому вашему заместителю. Не так ли? Поэтому я вам предлагаю сделать с точностью до наоборот. Моему «Варягу» нужен старший офицер. С одной стороны, это самый боеспособный корабль эскадры с прекрасной репутацией и подготовленной, обстрелянной командой. Но с другой, старший офицер – самая «собачья» и неблагодарная должность, которая только есть на флоте. Вы будете командовать командой крейсера, но не самим крейсером. Вы и только вы будете отвечать за все его неудачи, поломки техники и скандалы с командой, а ваш командир будет получать все лавры победителя.

Но с другой стороны – только так вы сможете научиться руководить офицерами и матросами корабля в настоящем деле, а не в веселом яхтенном вояже, как когда-то на «Пересвете», – Руднев пристально взглянул на собеседника, явно давая понять, что наслышан о разгульных попойках Кирилла во время его первого плавания на Дальний Восток. – Разве не умение руководить людьми для великого князя Российской империи есть самое важное? Согласны на такое мое предложение?

– Как вам будет угодно, Всеволод Федорович. Я в полном вашем распоряжении.

– Вот и славно. Спасибо… Собственно говоря, я, наверно, зря вам это все расписывал, учитывая опыт вашего последнего похода на «Нахимове» в такой же должности. Вы сами всю «сладость» жизни «старшого» помните. И даже обязанности командира исполнять вам тогда пришлось, от Сайгона до Цейлона, когда Федора Федоровича[13], Царствие небесное, Господь к себе призвал… Только сейчас перед вами гораздо более сложная задача, Кирилл Владимирович. Вам предстоит стать старшим офицером, во-первых, в боевых условиях, а во-вторых, на современном, быстроходном и вооруженном скорострельной артиллерией корабле. Ваш четырехмесячный «черепаший» поход на старике «Нахимове», с его устаревшими «дымными» пушками, понятное дело, нечто совсем иное. Надеюсь, что вы примете мое предложение. Прибывшего с вами вашего друга лейтенанта фон Кубе я тоже назначу на «Варяг». Еще один артиллерийский офицер крейсеру не помешает, в связи с установкой восьмидюймовок дел поприбавилось.

Вам же, Михаил Александрович, если согласитесь, конечно, придется еще тяжелее. Если Кириллу Владимировичу я хотя бы в общих словах могу предсказать, что его ждет, то вас я отправляю в абсолютную неизвестность. Причем вам предстоит распрощаться со всеми надеждами на лихие кавалерийские атаки и приготовиться к ежедневному общению с углем, сажей, машинным маслом, броней, гайками и болтами. Как по отдельности, так и в смесях различных пропорций, в зависимости от калибра вражеских снарядов… Готовы?

– Вы хотите перевести меня на корабль?

– В некотором смысле… Только корабль этот сухопутный.

– Простите, Всеволод Федорович, но вы… Не шутите?

– Ничуть. Сейчас лейтенант Балк со товарищи в обстановке строжайшей секретности, здесь, во Владивостоке, доделывает первые в России бронепоезда. Один линейный и пару штук поменьше. Это он убедил нас со Степаном Осиповичем в полезности сего нового рода вооружений. Но ни он сам, ни я, ни вообще никто в целом мире не знает пока, насколько они будут эффективны в бою, какова должна быть тактика их применения и насколько они окажутся живучи под ударами снарядов противника.

Про английские опыты в бурскую войну вы слышали, конечно. Но их противник был к появлению у британцев «блиндированных» составов уже низведен до партизанской войны. И по нынешним меркам был почти без артиллерии. У нас же ситуация иная, и волей-неволей приходится думать не только о защите от пуль, но и от гранат да шрапнелей.

Может даже, вся эта затея вообще не принесет никакой пользы. Обернется роскошным бронированным гробом на колесиках и для вас, и для Балка. Но зато если уж выгорит, как задумывалось, то японцы вас запомнят надолго. Формально вы станете командиром всего бронедивизиона: мне представляется, что именно вы на этом месте – незаменимы.

– И почему же?

– Потому, что я хочу, чтобы этот бронедивизион не подчинялся напрямую никому из ляоянских генералов. И был настолько независим, насколько вообще может быть независима часть российской армии.

– Всеволод Федорович, но только почему вы сказали «формально»?

– Потому что упомянутый лейтенант Балк обладает не только несравнимым с вашим, ваше императорское высочество, боевым опытом, в чем вы сами скоро сможете убедиться, если примите мое предложение. Дело еще и в том, что он автор самой этой идеи, которую, как выяснилось, обдумывал и вынашивал много лет.

Вам предстоит для начала все это понять, через себя пропустить да опыта боевого поднабраться. Я не хочу, чтобы вы дров по неопытности наломали. Или, не дай бог, чтобы с вами что-нибудь нехорошее из-за отсутствия этого самого опыта приключилось. А мне потом ответ держать… Так что на первых порах все боевые решения будет принимать он, а ваша главная функция будет, так сказать, представительской. Чтобы ни Куропаткин, ни Стессель, ни их штабные Василию Александровичу палок в колеса не вставляли. А то угробят все дело наши господа генералы каким-нибудь идиотским приказом, а лейтенантишко Балк их куда следует послать не сможет. Не по чину-с.

Вот когда в Артур пробьетесь, тогда и примете от него «хозяйство» в полном объеме. Да и Балка Макаров, скорее всего, на эскадру заберет. Понимаю – предложение для вас не совсем лестное. Но, поверьте, может статься, что со временем еще поблагодарите меня, старика. С ответом, Михаил Александрович, я вас пока не тороплю. Отправляйтесь-ка прямо сейчас в депо, вас проводят. Сами на все посмотрите, с Василием Александровичем познакомьтесь. Там и решите, подходит ли это вам. А мы пока на крейсер поедем.

Владивосток. Японское море

Май 1904 года

Кирилл Владимирович Романов стоял ночную вахту на мостике «Варяга», намеренно выключенный из общего веселья, для, по выражению Руднева, «воспитания характера». Причем, к чести великого князя и приятному удивлению Петровича, он ни звуком, ни жестом, ни выражением лица не проявил никаких признаков неудовольствия при получении приказа командира. По воспоминаниям Карпышева, в литературе он описывался как изрядный гуляка, выпивоха и строптивец. Но то ли программа ускоренного перевоспитания ответственностью приносила свои первые плоды, то ли наши писатели и историки немного преувеличивали.

То же, что в нашей истории Кирилл Владимирович в 1917-м предал Николая, своего друга с детских лет, а после его гибели «самопровозгласился» императором Всероссийским, не имея на то права, поскольку был рожден лютеранкой, Петровича не особо напрягало. Он считал, что людей делают не столько характер и родовые задатки, сколько круг их общения и жизненные обстоятельства. Вряд ли здесь и сейчас, под должным присмотром в правильном коллективе, он умудрится пройти по той же самой грязной дорожке след в след…