Перед глазами появился тупик переулка, я снова оказалась в ловушке. Почему вообще туда пошла? Не сориентировалась в темноте? Хотела спрятаться? Или меня туда загнали, не оставив других возможностей? Этого я не вспомнила, видимо, было не слишком жутко.

А вот оказаться в безвыходном положении – очень! Я обернулась, вынужденная наконец взглянуть в лицо своим преследователям. Трое парней в невзрачной удобной одежде шли слегка пошатываясь, но довольно уверенно. Глаза у всех троих какие-то мутные, взгляды расфокусированы. Они вновь ничего не говорили, не подначивали, не оскорбляли, не угрожали. Просто неотвратимо наступали на меня.

– Что вам надо? – услышала я собственный голос, полный паники. – Не трогайте меня!

Но шедший первым уже вытянул руку, схватил за ворот рубашки. Я попыталась оттолкнуть его, но он с силой дернул меня на себя. Я упрямо отшатнулась, ткань рубашки треснула, пуговицы посыпались по разбитому асфальту, а меня коснулся лютый холод. Он пробрался внутрь, оплел тонкими нитями ужаса сердце, и в этот раз я узнала его.

Смерть. Магия смерти. То же самое я почувствовала сначала в заброшенной деревне, когда мертвецы еще только приближались, а потом и на кладбище, когда пыталась помочь Рабану. Парни, напавшие на меня, не были пьяны. Они были мертвы.

Рука одного из них потянулась к моему горлу, двое других схватили за руки, лишая возможности сопротивляться. Но внезапно что-то случилось: этих двоих отбросило в стороны. Перед глазами мелькнула лапа с острыми когтями. Она ударила того парня, что все еще держал меня, отбрасывая его назад и оставляя на одежде и плоти рваные раны. Потом все вокруг заплясало и замельтешило. Горгулью я так и не увидела, но слышала ее рычание, видела, как ее когти полосуют нападавших.

А потом я снова оказалась на асфальте, придавленная изорванным, но все еще живым трупом, который душил меня, заливая своей кровью. У меня хватило сил удивиться тому, что у мертвеца течет кровь. Ведь если сердце больше не бьется, кровоток должен остановиться. Впрочем, гравитация никуда не делась, а труп продолжал шевелиться, чего они обычно не делают. Наверное, это стимулировало кровотечение.

Вскоре мне стало не до того: пальцы сдавили горло слишком сильно, я уже не могла вдохнуть. В глазах снова потемнело, одновременно пропали запахи и шумы ночного города, и как будто издалека до меня донесся голос Марин:

– Ника! Ника, очнись! Ника!

Я почувствовала, что меня активно тормошат. Голова и горло болели, место печати у основания шеи жгло огнем, в желудке что-то ворочалось и просилось наружу, а сама я лежала на полу, весьма удачно приземлившись на одну из подложенных Марин подушек.

Когда мой взгляд наконец сфокусировался на испуганном лице подруги, я постаралась улыбнуться и махнуть ей рукой. Мол, все в порядке. Сказать ничего не получилось, я только закашлялась. Лишь когда села и немного растерла горло и шею, смогла наконец выдавить:

– Спасибо, это было познавательно.

– Тебе удалось вспомнить? – заинтриговано уточнила Марин. Страх на ее лице сменился любопытством.

– Не все, но достаточно.

Я пока не знала, кто и как упокоил живых мертвецов, но теперь сомнений не осталось: нападение на меня организовал некромант, а горгулья, спасшая меня в Мертвом лесу, умудрилась засветиться и там. Все произошло не просто так. Меня хотели привести в мир моего отца, в дом моего отца. И привели.

Потому что кто-то хочет, чтобы я ответила за его грехи.

* * *

У Марин я пробыла еще минут двадцать, пока она отпаивала меня чаем с каким-то очень ароматным медом, благодаря которому боль в горле постепенно прошла. Как и головная. Попутно пришлось объяснить подруге, почему память о том вечере вдруг оказалась так важна и что тогда произошло. Честно говоря, я не собиралась разбалтывать ей все, но она сама спросила, имеет ли это какое-то отношение к трагедии десятилетней давности.

– А ты откуда о ней знаешь? – удивилась я.

Марин неловко дернула плечом, наливая чай.

– Об этом уже все шушукаются.

Это выглядело странно: еще вчера никто знать не знал о том, что произошло, а сегодня уже все шушукаются? Как так вышло? Впрочем, вчера мы разрыли то дело с Бенсоном и Мелисой, Рабан помог выяснить подробности, то есть как минимум четыре человека узнали правду. Может, Мелиса и не стала бы болтать о старой трагедии со всеми подряд, а у Рабана круг общения и вовсе не велик, но они могли обсуждать это между собой или с Колтом, а кто-то – подслушать. Да и Бенсон наверняка посвятил миллитов, а те могли взболтнуть кому-то из студентов или стражников. И дальше информация пошла распространяться с неистовством лесного пожара в засушливое ветреное лето.

Выслушав мои объяснения, Марин поежилась и поинтересовалась:

– И что ты теперь будешь делать? Расскажешь обо всем Бенсону?

Я задумалась на несколько секунд и решительно мотнула головой.

– Нет. Пора поговорить с Колтом. Только он знает все обстоятельства того дела. Есть шанс, что догадается, кто может мстить.

Марин только молча поднесла к губам чашку, не одобряя это решение, но и не споря с ним. Она лишь поинтересовалась напоследок:

– А что с горгульей? Как думаешь, кто это может быть? Как ему… или ей удалось преодолеть невозможность оборота? И оказаться в твоем мире так вовремя?

Этого я не знала и не имела ни малейших догадок. Оставалось надеяться, что Колт прислушается к моим словам о горгулье хотя бы теперь.

К отцу решила пойти сразу, не откладывая, чтобы случайно не передумать. Едва шагнув за порог комнаты Марин, я погрузилась в молчаливую полутьму коридоров. За окнами уже совсем стемнело, словно наступила глубокая ночь, хотя по-прежнему было не так уж и поздно. Даже ужин еще не подавали. И все равно замок казался тихим и то ли сонным, то ли опустевшим.

Я понимала, что это обманчивое впечатление: в студенческих общежитиях сейчас наверняка шумно и весело. На мгновение кольнуло сожалением. Может, все-таки зря я пошла на поводу у Мелисы и согласилась жить в нашей «семейной» башне, а не с остальными? Сейчас веселилась бы с друзьями, а не брела в одиночестве, невольно прислушиваясь к каждому шороху. Может, тогда и призраки не ломились бы ко мне толпами, а я не лезла в тайны давно минувших дней. Была бы просто обычной студенткой.

Впрочем, я все равно оставалась бы дочерью своего отца, которую некий некромант заманил в Замок Горгулий, чтобы поквитаться с ним. Да и аутсайдером тоже оставалась бы, не стоило тешить себя иллюзиями.

За спиной послышался какой-то шорох, и я, притормозив, обернулась, вглядываясь в тускло освещенное, вытянутое пространство коридора. Там никого не оказалось, а тревожный звук не торопился повторяться.

Глубоко вздохнув, я велела себе успокоиться и повернулась, чтобы продолжить путь, но непроизвольно вздрогнула, увидев буквально в нескольких шагах впереди темную фигуру. Не закричала только потому, что подпрыгнувшее в груди сердце камнем перекрыло горло.

В другой раз я смогла бы убедить себя, что это просто кто-то из студентов, а фигура кажется черной тенью только из-за слабого освещения. Но теперь я неплохо различала едва уловимый холод, исходящий от мертвецов, будь то живые трупы или призраки.

«Что тебе нужно?» – хотела спросить я, но не успела: призрак исчез быстрее, чем ко мне вернулся голос. Я покрутила головой, снова оглянулась, проверяя, не появилась ли тень там, но так никого и не обнаружила. Оставалось только заставить себя шагнуть вперед и продолжить путь.

«Что бы это значило? – тревожно крутилось в голове. – Зачем он приходил?»

Призраки еще ни разу не являлись ко мне вот так, между делом ранним вечером. Обычно я видела их или во сне, или в полудреме, или проснувшись посреди ночи.

Тем не менее по пути в комнаты Колта я еще дважды встречала странные фигуры: один раз в последнем коридоре, ведущем к входу в башню, второй – у дверей кабинета директора, где я сначала попыталась его найти. Оба раза это были скорее силуэты, чем люди, какими я их видела ночью во дворе, но я почти не сомневалась, что являлись мне разные призраки. Одна так