Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако у Лили на это не хватило смелости. Теперь она будет ждать их возвращения, так что этот медовый месяц — просто фарс и насмешка. Когда карета отъезжала, их осыпали листьями роз. Символ плодородия, подумала Корнелия и едва поборола желание горько рассмеяться. Она молча сидела, забившись в свой угол, и ждала, чтобы герцог заговорил первым.
Он положил свой цилиндр на противоположное сиденье и с облегчением вздохнул.
— Никогда не думал, что может собраться столько людей, которых мне никогда не захочется видеть снова, — сказал он. — Я совершенно выдохся, уверен, что и вы тоже.
— Во всяком случае, рука у меня устала, — заметила Корнелия.
— Нам следовало бы брать пример с китайцев, они не обмениваются рукопожатиями.
— Я слышала, они и не целуются, — добавила Корнелия.
— Неужели? — Помолчав, герцог спросил: — Вы намекаете на то, что я должен поцеловать вас или что вы не хотите этого?
— Я как-то не думала ни о том, ни о другом, — отпарировала Корнелия.
— Тогда вам, наверное, стоит это обдумать, — сказал он. — Может быть, не сию минуту. Хотелось бы знать, о чем мы должны говорить, отправляясь в свадебное путешествие? Ответа на этот вопрос не прочтешь в книге об этикете.
— Возможно, большинству людей такая книга и не нужна, — заметила Корнелия.
— Конечно, не нужна. — Он улыбался ей той обольстительной улыбкой, от которой сердце переворачивалось у нее в груди. — Мы болтаем вздор просто ради того, чтобы что-то говорить, но ведь женятся не каждый день, поэтому, если кто-то ведет себя немного странно, не нужно судить о нем слишком строго.
Друзья герцога, услышь они это высказывание, разразились бы хохотом и объявили бы его неисправимым острословом. Корнелии хотелось улыбаться и говорить так же свободно, как это удавалось ему, но слова застревали у нее в горле.
— Вы не возражаете, если я закурю?
— Нет, конечно нет, но мы, кажется, уже подъезжаем к вокзалу Виктория.
В здании вокзала их встречал — во всем великолепии золотых шнуров и цилиндра — сам начальник станции, который проводил их к специально зарезервированному пульмановскому вагону, украшенному лилиями и розами.
Они уселись, и в ту же минуту слуги из «Котильона» принесли им еду и шампанское. Корнелия ничего не могла есть, а герцог заявил, что голоден, и отведал немало из поданных деликатесов.
В поезде было легко воздерживаться от разговоров, и спустя какое-то время они оба замолчали, потом герцог откинул голову на спинку сиденья и заснул.
Во сне, в расслабленном состоянии он казался юным и беззащитным. Сейчас в нем была какая-то иная привлекательность, мало похожая на то мужское обаяние, которое исходило от него, когда он бодрствовал.
Здесь, напротив нее, спал мужчина, готовый предать ее чувства и обмануть ее самым чудовищным, самым беспощадным образом. Она должна ненавидеть его, один его вид должен вызывать у нее отвращение. А ей хотелось, чтобы его голова лежала у нее на груди, хотелось прикоснуться к его лбу губами, потрогать его волосы, прижаться щекой к его щеке! Она ощутила, как при этих мыслях оживает все ее тело, и ей стало стыдно за то, что она не чувствует к нему ни холодности, ни отвращения.
Все два часа, которые заняло путешествие до Дувра, Корнелия наблюдала за герцогом, и лишь когда он начал просыпаться, она закрыла глаза и притворилась спящей.
Первую ночь своего медового месяца они должны были провести в поместье одного из кузенов герцога, расположенном в трех милях от Дувра, — оттуда легко было добраться до порта, чтобы утром сесть на пароход.
В деревне, через которую они проезжали, были вывешены флажки приветствия, а подъездную аллею украшали арки из цветов и флагов. В холле выстроились слуги. После краткой речи дворецкого горничные сделали книксен и удалились, за исключением экономки, которая проводила Корнелию в ее комнату.
Там горел камин, и Корнелия поняла, что рада его теплу, хотя на дворе стояло лето.
— Человеку всегда холодно, если он устал, ваша светлость, — сказала экономка и прибавила, что Вайолет будет здесь через несколько минут и что багаж немедленно принесут наверх.
Экономка удалилась, и Корнелия без сил опустилась в стоявшее у камина кресло. Немного отдохнув, она спустилась к ужину. Герцог ждал ее в длинной, облицованной белыми панелями гостиной с окнами, выходившими в розарий.
Все было очень романтично — идеальная обстановка для только что поженившейся пары, однако Корнелия, сидя при свечах напротив герцога, думала: на свете никогда еще не бывало двух настолько чужих друг другу людей.
Когда герцог выпил за ее здоровье, она подумала, что в мыслях он с Лили. Она подняла свой бокал, но была не в состоянии произнести никакого тоста и думала лишь о том, как могло бы быть, если бы они любили друг друга. Но сейчас ей нечего сказать, не о чем говорить.
Она встала и перешла в гостиную, герцог остался в столовой. Подойдя к окну, Корнелия увидела, что уже смеркалось. В эту минуту внезапный спазм сдавил ей горло и она ощутила панический страх. Скоро ложиться в постель, и он будет ожидать… чего он будет ожидать?
Тут она впервые поняла, каким бездонным было ее неведение. Ей следовало заблаговременно узнать, что означает брак! Она должна была попросить, чтобы ей это объяснили! Но кто бы ей объяснил? Ее обуял ужас перед неведомым. Ее охватило дикое желание убежать, спрятаться.
Вот что, должно быть, чувствует преследуемое животное, подумала она. Но тогда выходило, что она боится герцога. Как только она это подумала, страх сразу же пропал и вместо него она ощутила лишь странную слабость. Сколько раз, лежа у себя в постели, думала она об этой ночи, когда узнает от него, что такое любовь! В своем воображении она отдавалась прикосновению его рук, настойчивости его губ, а потом…
Тут Корнелия вскрикнула, придя в ужас от собственных мыслей. Неужели она пала так низко, что хотела бы отдаться мужчине, для которого была нежеланной? При этой мысли смятение в груди улеглось, дыхание стало спокойнее.
Когда в гостиную вошел герцог, Корнелия сидела на диване; она была бледна, но спокойна. Войдя в комнату, он взглянул на часы, и она подумала: для него время, должно быть, тянется медленно. Она взяла несколько журналов, лежавших на столике, и стала их перелистывать, остро ощущая присутствие мужчины, сидящего чуть в стороне от нее с сигарой и бокалом портвейна.
Тиканье часов казалось неестественно громким, но всякий раз, когда она бросала на них взгляд, оказывалось, что прошло всего лишь несколько минут.
Внезапно герцог встал и бросил окурок сигары в огонь.
— Не хотите ли прогуляться по саду? — спросил он.
Корнелия закрыла свой журнал.
— Нет, благодарю вас. Я, наверное, пойду спать.
— Хорошо. Думаю, вы устали. Я поднимусь позже. Казалось, его слова заставили Корнелию принять решение и моментально смели всю ее кажущуюся сдержанность.