Но нужно понимать, что в последний миллион лет или около того каннибализм был обычным делом в человеческих обществах. Следы подобного поведения можно увидеть во многих комплексах окаменелостей, поэтому его следует считать скорее нормой для ранних людей, пусть для нас и отвратительной. Мы видим его и у Homo antecessor (в переводе “человек-предшественник”): в Атапуэрке среди его останков 800-тысячелетней давности есть кости раздробленные и с царапинами, точь-в-точь как в Эль-Сидроне, и они перемешаны с костями животных, так же разделанными и разбитыми. И у Homo heidelbergensis: например, на костях из Бодо в Эфиопии (там, правда, царапины только на черепе в районе глазниц, получившиеся предположительно, когда у мертвеца вырезали глаза). И на зубах, найденных в Боксгроуве в Сассексе, которые, как я уже упоминал, были выдраны из нижней челюсти с применением силы (сама челюсть утеряна). Эта последняя находка, между прочим, принадлежит очень ранним людям (гейдельбержцам). Есть еще скуловая кость из Стеркфонтейна (Южная Африка) возрастом 2 млн лет, ее многие специалисты относят к раннему виду людей Homo habilis (человек умелый). И на ней имеются такие особые следы, как будто кость поцарапали, когда отделяли нижнюю челюсть от черепа, возможно, тоже для “кухонного” употребления. Да и наш собственный вид эта участь не обошла стороной: на костях из пещер в устье реки Клезис в Южной Африке, которым 80 тысяч лет, и на останках возрастом 14 700 лет, найденных в пещере Гуфа в Сомерсете (я тоже принимал участие в раскопках), наблюдаются все те же характерные отметины, рассказывающие все ту же историю разделки тел убитых. К сожалению, помимо красочных преувеличений путешественников, имеется немало настоящих доказательств, что человеческое мясо употреблялось в пищу до очень недавнего времени.

Нам, естественно, нужно принять во внимание контекст столь изуверского поведения – например, посмертное расчленение тел могло быть частью погребального обряда, или посмертных почестей, воздаваемых умершему поеданием его тела, или, как показывают примеры недавней истории, природная катастрофа либо угроза голодной смерти всей группы. Чтобы продемонстрировать оборотную сторону медали, приведу примеры заботы о ближнем как при жизни, так и после смерти (о чем подробнее мы поговорим немного позже). В пещере Сима-де-лос-Уэсос (в Атапуэрке, на севере современной Испании) найдено множество неандертальских останков, среди них есть и детский череп. На нем заметны серьезные деформации, очевидно, что у ребенка была обезображена внешность и, вероятнее всего, нарушена речь и поведение. Однако он пережил и раннее детство, и еще сколько-то лет. Иногда неандертальцы хоронили своих мертвых, как пожилых мужчин и женщин, так и новорожденных младенцев. Рядом с телами, по крайней мере в нескольких случаях, найдены полезные вещи: остатки животных, куски камней или каменные орудия – может, то была дань уважения умершему, а может, даже ожидание жизни после смерти.

Таким образом, имеются свидетельства, в которых просматривается образ существ сострадательных, но мне кажется, что наши предшественники могли и любить, и ненавидеть, быть и чуткими, и жестокими, совсем как мы. В этом смысле показательно, что у шимпанзе порой разыгрываются территориальные баталии между местными и пришлыми группировками, жестокие и зачастую смертоносные. Подобное поведение почти наверняка составляет часть нашей эволюционной истории. Персонаж одной малоизвестной книги под названием “Воины рассвета” (написанной под влиянием “Африканского генезиса” Роберта Ардри, где начало человечества рисуется в кровавых и мрачных тонах, но в действительности это не более чем сказка), биолог Роберт Бигелоу, говорит, что война существовала с начала человеческих времен и что именно она направляла нашу эволюцию. Когда приходилось то и дело вступать в конфликты с другими группами, помогали личные благоразумие и хитрость, а также сотрудничество и единство членов группы. И таким способом подстегивалась эволюция социального поведения, речи и мозга. Мы вернемся к этому позже, а сейчас нужно закончить историю про несчастных неандертальцев из Эль-Сидрона.

После того как они умерли и, по всей видимости, были съедены, их останки – голые кости – бросили недалеко от входа в пещеру, а вместе с ними другие объедки и кое-какие каменные орудия (среднепалеолитического типа) – вполне вероятно, именно ими и разделывали тела. Брошенные кости достались другим падальщикам, были растоптаны и раскрошены. А затем, по счастливой случайности, обрушился вниз мощный глинистый пласт пещерных осадков, стащив за собой вниз на 20 метров и эти костные останки. В новых условиях, в прохладном месте, шансы на их длительную консервацию резко подскочили. В конечном итоге там их и нашли. Также возросла вероятность сохранения ДНК в этих костях; остатки неандертальцев из Эль-Сидрона стали важнейшей частью проекта “Геном неандертальца”. О них будет рассказано в главе 7, а вместе с ними и о других основных экземплярах с сохранившейся ДНК, в частности о неандертальцах из пещеры Виндия в Хорватии, тоже, вероятно, съеденных. Есть и другие находки, которые показывают неандертальцев не каннибалами, а существами более “положительной” природы, взять хотя бы наиболее наглядный в этом смысле пример, известный уже более тридцати лет, – местонахождение Сен-Сезер во Франции.

Неполный скелет из Сен-Сезера, найденный в обрушенном скальном укрытии, остается и сейчас во многих отношениях одной из важнейших неандертальских окаменелостей. И не только из-за его сохранности – а он по обычным стандартам на редкость хорошо укомплектован, – и не только из-за того, что это пример вероятного погребения, каких для неандертальцев известны считанные единицы. Главная его ценность определяется археологической спецификой: вместе с ним найдены каменные орудия шательперронской индустрии. Эти загадочные орудия, характерные для территории Юго-Западной Франции, представляют собой переход от местного среднего палеолита (мустье) к граветтской культуре верхнего палеолита. В индустрии местного мустье и шательперрона много сходных типов каменных орудий, но изготовлялись они, по всей видимости, по-разному. Тут просматривается переход от типично неандертальского метода отщепов к оббивке тонких пластин типа лезвий, то есть к технике верхнего палеолита, какую мы знаем у граветтских кроманьонцев. Вместе с шательперронскими орудиями не было найдено никаких костных остатков, поэтому шательперронская индустрия оставалась загадкой, важной, но недоступной. Многие археологи и антропологи 1960-х и 1970-х надеялись, что когда шательперронцев в конце концов откопают, то они окажутся чем-то промежуточным между неандертальцами и кроманьонцами. И, таким образом, сложится мультирегиональная мозаика: будет доказана неандертальская фаза перехода к современным людям. Мы с археологом Ричардом Клейном придерживались другой точки зрения. Мы считали, что неандертальцы были способны изготовить орудия верхнепалеолитического типа и что с учетом местной истории, предшествующей шательперронской индустрии, мастерили эти орудия именно неандертальцы, а не люди переходного типа.

Поэтому, когда в 1980 году мне попался краткий отчет французов о находке человеческого скелета в слоях с орудиями шательперрона, я подумал, что выводы моей диссертации теперь висят на волоске: у меня там было написано, что постепенный эволюционный переход от неандертальцев к кроманьонцам очень маловероятен. Я затаив дыхание ждал новостей об этом скелете и, должен признаться, с огромным облегчением узнал, что он оказался типично неандертальским! Однако, к моему разочарованию, многие исследователи все равно не спешили расставаться со своими идеями о постепенных переходах. Некоторые, подобно Милфорду Уолпоффу, говорили, что неандертальские черты сен-сезерских останков преувеличены и что на самом деле они “переходные”. Другие вместе с Рэнди Уайтом предполагали, что культурные изменения, вероятно, предваряли и направляли изменения морфологические, ведущие к современному человеку (примерно как в модели Лоринга Брейса, предусматривающей неандертальскую фазу). Поэтому возможно, что сен-сезерский неандерталец еще не дотянул до следующей эволюционной стадии.