– А Церковь? – изумился король Баторий.

– А Церковь царя поддержит. До сих пор все браки царя Церковь поддерживала и сейчас поддержит. Все творимое государем делается на благо государства нашего.

Стефан Баторий легонько ругнулся от такого поворота разговора – помянул, чтобы Хан Тен Гри, Бог Неба, упал на русских за такой блуд.

– Лайся не лайся, – строго произнес Непея, – а как наш царь похочет, так и будет.

Возки капитана Ричардсона уехали почти за версту, но остановились. Видимо, Макар Старинов так велел, чтобы англ ждал русского посла. Или запугал капитана внезапными налетами на послов. Война же кругом.

– …Не верю я, что мои… эээ… польские дворцовые шпионы нашли у тебя, Осип, все, что ты везешь, – скучно проговорил Баторий.

– Не веришь – и правильно делаешь. Не умеют поляки… грибы искать. – Непея расстегнул свой широкий посольский кошель. Достал оттуда еще один свиток с гербовыми царскими печатями и протянул королю.

То было отдельное письмо царя Ивана Васильевича племяннице королевы Елизаветы, тоже засидевшейся в девках, написанное Грозным государем ласково и настойчиво.

– И в этом письме наш царь делает предложение о женитьбе. Если королева Елизавета откажется, то я передам это письмо ейной племяннице… Племяннице скоро будет двадцать пять лет, а она все в девках ходит.

– Вариант не имеет проигрыша, – согласился Баторий. – Но как мои соглядатаи пропустили документ такой важности?

– Я его под подушку себе спрятал; поляки, видать, подушек брезгуют.

– А это что за свиток? – король увидел в руках Непеи длинный и толстый свиток. – Его тоже под подушкой прятал?

– Глубже – под периной.

Осип Непея осторожно развернул толстую ткань. Стефан Баторий опять помянул падающее Небо.

Непея держал в руках парсуну – картину, написанную года три назад итальянцем, самовольно приехавшим в Московию для изыска подходящей работы. Оной итальянец не нашел, зато хорошо заплатил за кров и еду – написал парсуну русского царя. Тот вышел моложавым; сидел на фоне кремлевских башен, а вдали, за башнями, в утренней дымке текла река, по реке плыли широкопарусные лодии, а по берегам реки паслись стада разного скота.

Это итальянец изобразил за левым плечом царя. А за правым плечом шагали военные рати, и вдалеке, в самой дальней дали, – горел город. Судя по башням из камня – европейский город горел.

Осип Непея осторожно свернул парсуну, засунул ее в кожаный длинный и узкий мешочек, сунул в дорожную суму.

Помолчали.

Стефан Баторий крикнул своим гонведам, чтобы привели его лошадь. Легко перекинулся в седло, но узду придержал.

– Осип, – попросил, – назад станешь возвертаться, возвертайся через мои пределы, ладно?

– Через какие? – сощурил глаза посол московского государя. – Через угорские или через польские?

– Через мои! Польские! Угорских пределов мне, видимо, уже не вернуть.

– Ладно, – согласился Непея и пошел садиться в возок. Пора было гнать лошадей, до Франции путь неблизкий.

Стефан Баторий вдруг развернул коня, вмиг очутился у посольского возка. Опять на древнем, угорском языке тихо сказал:

– А царю передай… Мы на этом рубеже и постоим. Пока он женится. На англицкой королеве…

Осип Непея, двадцать пять лет с лишком состоявший при Посольском приказе, видавший королей и султанов и даже один раз – императора, говоривший с ними, никогда им не верил. А Стефану Баторию, князю от древних угорских кровей, – поверил. «Решила собака стать вожаком волков, да все равно ее к людям тянет…» Этой правде царь Иван Васильевич очень обрадуется.

Следовало попрощаться с королем тоже задушевно, ласково. По-угорски.

– Коган Батори, – развернулся к Стефану Осип, – а река Угра до сих пор в своих берегах. Не обмелела. Каждую весну в нее стерлядь с Волги заходит, на нерест…

Король польский Стефан Баторий с особым горловым взвизгом древних кочевников ударил камчой своего аргамака и понесся к городу Полоцку, не разбирая, где люди, а где безлюдье.

После Варшавы на одного человека в Непеевом посольском списке стало меньше. Самый молодой из посольских, боярский сын Шемонаихин, имевший статус «обслуга за все», получил от Осипа сто чешских талеров и двух коней. И свирепый приказ – хоть на одной ноге, но доспеть к царю Ивану Васильевичу с вестью, что Стефан Баторий начал свою игру среди королей да императоров Европы, и этим летом войны с царем не начнет. Так, по кустам постреляет, да погоняет солдат, чтобы не зажирели.

Через две недели, к началу масленицы, получив этот доклад, царь Иван один пошел в Успенский собор и всю ночь, до заутреней, молился так истово, что вся Москва всполошилась. После таких царских молений на Болото выкатывали пеньки с мясницкими топорами – рубить всех к ляду!

А Иван Васильевич вышел из собора при восходе солнца чистый, просветленный, будто святой водой умытый. Народ возрадовался.

Зашедши в палаты, царь вызвал командира наемных немецких рейтаров Ганса Штеттина и велел завтрашним днем всех населенцев городка Юдино гнать в чем есть по реке Оке к Волге, к ногаям. Там сволоту продать кочевым нехристям, не торгуясь, а деньги ногайские – пропить рейтарам на масляничном гулянии.

Ганс Штеттин ухмыльнулся и пошел выполнять, да царь остановил:

– А городок Юдино прямо при его населенцах поджечь. Чтобы торопились собираться. И объявить местным людям домодедовской волости – кому эту жженую землю надо, пусть себе прибирают!

Иван Васильевич потому и был Царь, что умел безоглядно и бессердечно заметать следы своих тайных дел.

* * *

К городу Лондону послы приплыли по реке Темзе, приплыли вечером, за час до закрытия портерных заведений, до первой стражи. Капитан скотовозного судна, которое посольские зафрахтовали во Франции, на пристани Дувра, скоренько согнал на берег все шесть посольских возков, двадцать лошадей и отошел от берега на середину реки. Поставил косой парус и, подгоняемый течением, мигом скрылся за поворотами извилистой Темзы. Торопился человек в родную Францию…

Ричардсон что-то крикнул. Тут же из доковых щелей повылазили оборванные люди, запрягли лошадей в три капитановы повозки, сели на облучки вместо кучеров и погнали в город.

Осип Непея матюгнулся во след капитану. Но делать нечего. Втроем, отбиваясь от портовых бродяг, московские посольские люди запрягли свои возки и тоже двинулись к городу.

Непея, четвертый раз попавший в столицу Англии, обычаи знал. Как только большие часы пробьют шесть часов по полудни, город закроют для входа и выхода пеших и проезжающих. Опустят бревна поперек проезжих дорог. Потому он не торопился, а высматривал среди кустов и деревьев на прибрежном яру знакомый пригородный трактир «У подковы».