Люкер, Ли и Индия ответили на вежливые прощания мужчин со сдержанностью, граничащей с грубостью. Большая Барбара не вышла проводить мужа, она так и осталась в спальне наверху.

Когда лодка с шипением отплыла в сторону Галф-Шорс, Люкер заметил:

– Может быть, если дождь не прекратится, он смоет эту вонь.

Дофин заверил их, что не давал никаких обещаний мистер Блэку, очень приятному человеку, и что у него нет никакого намерения продавать или сдавать в аренду какие-либо земли, которыми он владел на побережье залива. Он согласился с женой, что у него и без этого денег достаточно.

– Но, господи, – вздохнул Дофин, – Лоутон за это так радел, говорил, что я нанесу смертельный удар всему арабскому миру, если продам Бельдам. Он остановил меня и сказал, что нефтяные компании заплатят за Бельдам столько, что я смогу купить себе пять округов в Южной Каролине.

– Ты будешь дураком, если послушаешься этого человека, – сказал Люкер. – Он тебе яйца отлижет, если это положит ему лишний доллар в карман. Надеюсь, ты сказал ему, чтобы он отвалил.

– Ох, Люкер, – сказал Дофин, встревоженный тем, как его собеседник выражается перед тремя женщинами, – я не мог сказать ничего подобного. Мне нравится Лоутон. И я не хочу с ним враждовать. Видишь ли, я должен поддерживать его доверие, чтобы убедить, что мне не стоит продавать или сдавать в аренду Бельдам. А потом я попытаюсь доказать, что и ему не стоит ничего продавать.

– Что? – воскликнул Люкер. – Он не сможет продать без тебя, он…

– Нет, сможет, – сказал Дофин. – Лоутон единолично владеет этим домом, и, если он захочет продать его нефтяным компаниям, я не смогу препятствовать. Они снесут ваш дом и построят док, и тогда атмосфера места будет просто разрушена, и я в конечном итоге тоже продам свой…

Были опасения, что Лоутон оставил Большую Барбару в плохом настроении. Сидящие на крыльце внизу поручили Индии подняться в комнату и проверить ее состояние. Индия постучала в дверь, и Большая Барбара крикнула изнутри:

– Кто там?

– Индия!

– О, деточка, входи! – Большая Барбара сидела на кровати, прислонившись к изголовью, и изучала свое заплаканное лицо в зеркальце.

– Все хорошо? – вежливо спросила Индия. – Они прислали меня проверить.

– Деточка, – улыбнулась Большая Барбара, – мне так хорошо, ты даже не поверишь!

– Правда?

– Чистейшая правда.

– Что сказал Лоутон?

– Он сказал, по его мнению, у меня замечательный прогресс, и он уверен, что со мной все будет в порядке, а если со мной все будет в порядке, то нет никакой необходимости в разводе, и все между нами теперь будет хорошо на веки вечные. Вот что Лоутон мне сказал. Признаюсь тебе: когда он сказал, что хочет поговорить со мной, я была уверена, что он назовет дату, в которую нужно будет приехать и подписать документы о разводе. Но вместо этого он наговорил мне таких приятных вещей, что я вызвалась уехать с ним сегодня же. Я сказала, что проеду весь путь до Галф-Шорс на той крохотной лодочке, даже если мне придется сидеть у него на коленях, но он сказал, что нет, я должна остаться здесь и почувствовать себя по-настоящему хорошо перед тем, как вернуться и начать помогать с кампанией. Все вы, дети, недооцениваете Лоутона. Вы не признаете его истинную ценность.

– Полагаю, что так, – сухо заметила Индия.

– А я знаю, что это так. И думаю, что все сидят там сейчас на крыльце, ожидая узнать, как я тут, верно?

Индия кивнула.

– Ну, тогда иди и скажи им, что со мной все в порядке.

– А почему ты не спустишься?

– Вся в слезах? Люкер увидит, что я плакала, и не поверит, что я счастлива. Иди скажи им, что я тут играю на арфе, а потом возвращайся обратно и поговори со мной.

Индия сделала, как было сказано, и, что и предсказывала его мать, Люкер не мог поверить, что Лоутон принес Большой Барбаре хорошие новости.

– Она просто храбрится, – сообщил он остальным.

– Я так не думаю, – сказала Индия. – Она кажется по-настоящему счастливой и хочет, чтобы я вернулась и поговорила с ней.

– Лучше я пойду и поговорю с ней, – ответил Люкер. – Этот человек не сказал ни слова правды за все время, пока был здесь сегодня, он…

– Не ходи, – сказала Ли, когда ее брат встал с качелей.

– Оставьте ее в покое хоть ненадолго, – поддержал Дофин.

Одесса кивнула, соглашаясь с этим советом.

Люкер печально покачал головой.

– Вы же знаете, что бы он ей ни сказал, он лгал. А она приняла это за чистую монету, как всегда. Почему она…

– Если прямо сейчас она счастлива, – сказала Ли, – не надо это портить. Человеку есть над чем подумать, если он пытается изменить свою жизнь к лучшему. Когда отказываешься от спиртного, меньше всего хочешь услышать, что твой муж тебе лжет, – и, Люкер, ты не знаешь наверняка, что он лгал!

– Тогда возвращайся обратно, Индия. Иди и поговори с ней, если она этого хочет, – предложил Дофин.

Индия вернулась к Большой Барбаре и села у изножья кровати.

– Деточка, – воскликнула Большая Барбара, – ты нанесла столько песка, и теперь он весь у меня на простыне. Встань и стряхни его! – потребовала она беззлобно.

Индия слезла с кровати и осторожно смахнула песок с простыни. Затем она вытряхнула его из туфель, вывернула манжеты и взмахнула фалдами рубашки. Вокруг нее у края кровати образовался маленький круг песка.

– Индия, я никогда не видела, чтобы кто-то настолько сильно притягивал песок, как ты!

Индия не выходила из дома все утро. Как песок попал в манжеты и туфли? Об этом, однако, она ничего не сказала своей бабушке, а стала рассказывать Большой Барбаре кое-что о жизни в Верхнем Вест-Сайде.

После отъезда Лоутона МакКрэя и Сонни Джо Блэка жители Бельдама почувствовали себя несчастными. Их огорчала не только перспектива перемен для самих себя, их возвращение в Мобил исключительно для выгоды Лоутона, в то время как им было так хорошо в Бельдаме. То, что сам Бельдам – рассматриваемый как место и как предмет – мог быть обречен, было для них почти невыносимо. Люкер сказал сестре, что, возможно, будет жить полной жизнью, если вдруг уедет завтра и никогда больше сюда не вернется, но только до тех пор, пока будет уверен, что Бельдам остается прежним, а если же он узнает, что это место сильно изменилось или полностью разрушено, его жизнь изрядно оскудеет. Для них всех Бельдам представлял собой справедливую и доступную награду за страдания, неудачи и труды в этом мире – словно рай на земле, и он напоминал другой, библейский рай, – тем, что был светлым, далеким, вневременным и пустым. И то, что в таком несовершенном мире такое совершенство, как Бельдам, должно подвергнуться опасности со стороны Лоутона МакКрэя, этого грубого коварного сукина сына, было оскорблением для каждого человека, способного хоть чем-то дорожить.