Ужин обычно состоял только из целой кастрюли вареных крабов, и вкус был таким сладким и свежим, что никогда им не надоедал. Вечера в Бельдаме проходили удивительно быстро. Телевизора не было, а единственный транзисторный радиоприемник хранился на случай чрезвычайных ситуаций или плохой погоды. Они собирали пазлы, играли в карты, словесные игры, «Скрэббл» или «Парчиси»[6]. Индия вышивала, а Одесса, сидя в самом дальнем углу, читала Библию. В десять часов или чуть позже все отправлялись в постели и тут же засыпали, как будто измученные за день чередой эмоциональных всплесков или непрестанным трудом.

Индия, к удивлению Люкера, сразу же освоилась в Бельдаме, редко говорила о Нью-Йорке и никогда не выражала желания поскорее туда вернуться. Она даже сказала, что с радостью останется на заливе до Дня труда[7], потому что в следующую среду после него ей нужно идти в школу. Сам Люкер, давно привыкший к поздним посиделкам и широкому кругу знакомств, ожидал, что начнет выть от одиночества в Бельдаме не меньше, чем его дочь. Но он адаптировался так же легко, повторяя прошлые ленивые летние месяцы, проведенные здесь. Он ничего не делал и ни о чем не думал, и даже не чувствовал себя виноватым за то, что не работал. Когда Большая Барбара спросила, может ли он позволить себе такой длинный отпуск, Люкер ответил:

– Черт возьми, за день до отъезда я сделаю фотографий на пару пленок, и потом вся поездка окупится с одного подоходного налога.

– Но пока ты здесь, ты ничего не зарабатываешь.

– В этом году я могу попасть в налоговую категорию пониже, – он пожал плечами. – Не беспокойся обо мне, Барбара. Если я окажусь на мели в сентябре, я приду просить милостыню.

Ли всегда была счастлива в Бельдаме – как и везде и при любых обстоятельствах. Но для нее это стало одной из самых приятных передышек, последовавшей так скоро после смерти свекрови. Против Мэриэн Сэвидж Ли теперь не говорила ни слова – в конце концов, женщина мертва и больше никогда не сможет ее сломить.

Дофин, вероятно, больше всех выигрывал от уединения в Бельдаме: вдали от своих дел, вдали от Большого дома, вдали от неуклюжих попыток друзей утешить его горе. Мэриэн Сэвидж по-настоящему оплакивал только один человек – ее сын, хотя у него и не было причин так сильно ее любить. Мэри-Скот никогда не притворялась, что привязана к Мэриэн Сэвидж, и в тринадцать лет дала обет Богу, что если не выйдет замуж к моменту окончания колледжа, то пойдет в монастырь. Она отказалась от двух предложений на первом курсе и приняла постриг на свой двадцать третий день рождения.

Люкер удивился, обнаружив, что Бельдам не так сильно напоминает Дофину о Мэриэн Сэвидж, как Большой дом в Мобиле, на что Ли ответила:

– Были времена, когда Дофин приезжал сюда без нее, и у меня такое чувство, что он считает, будто она еще жива там, в Мобиле, а он просто наслаждается небольшим отпуском вдали от нее. Ты заметил, что он не привез Нэйлза. Нэйлз стал бы слишком сильным напоминанием о смерти Мэриэн.

Но какими бы ни были мысли и мотивы Дофина, его настроение заметно улучшилось за пару недель, и к его уравновешенному темпераменту и мягкости добавилось что-то вроде бодрости.

Сколько-нибудь страдала только Большая Барбара, и было это из-за отсутствия алкоголя. Она не впадала в истерику, но иногда поздно вечером у нее возникали позывы зарыться в песке, как дервиш, или исцарапать кожу осколками ракушек из-за невозможности выпить. В редкие моменты гнева она становилась несколько угрюмее и громче, чем обычно. Большая Барбара была раздражительной, нетерпеливой, беспокойной и всегда голодной. И лишь с большой неохотой она признала, что чувствует себя намного лучше, чем несколько месяцев назад. В момент крайней слабости она пообещала, что, когда откроют клетку и позволят ей улететь обратно в Мобил, она продолжит воздержание, «хоть я и знаю, что все в городе будут говорить, будто я поехала в Хьюстон просить доктора ДеБейкери изъять стакан у меня из руки…»

Одесса оставалась Одессой, и изо дня в день не высказывала ни пожеланий, ни жалоб, но всегда была довольной и спокойной.

На самом же деле и весь Бельдам в течение этих недель был довольным и спокойным, но его обитатели поняли это лишь тогда, когда спокойствие нарушилось – однажды утром в четверг, в конце июня. Именно тогда, как раз в то время, когда Индия пила первую чашку кофе, среди них появился Лоутон МакКрэй, прибывший не на «Джипе» или «Скауте», а на небольшой лодке, арендованной в Галф-Шорс. С собой он привез высокого толстого человека в больших очках и помятом костюме из жатого ситца. Лоутона встретили с легким удивлением, так как его визита вовсе не ожидали, а к его спутнику обращались с небрежной вежливостью, за исключением Дофина, который был искренне рад каждому.

Да и приехали-то они проведать Дофина; и Дофин, Лоутон и человек в помятом костюме – его звали Сонни Джо Блэк – сразу же заперлись в гостиной Сэвиджей.

– Должно быть, средства Лоутона на исходе, – сказал Люкер своей матери на веранде дома МакКрэев. – Ли, – обратился он через плечо к сестре, – тебе нужно сказать Дофину, чтобы он не давал Лоутону ни цента. Давать ему деньги – что псу под хвост.

– А что если Лоутон выиграет! – воскликнула Большая Барбара.

– Тогда Дофину придется учиться жить с чувством вины за то, что он помог избраться такому человеку на должность в правительстве, – ответил Люкер.

Спустя полчаса Лоутон МакКрэй в одиночестве пересек двор. Накрапывал легкий дождь, так что даже взъерошенный белый песок, изрешеченный и покрытый ракушками, казалось, впитывал в себя серость неба. Лоутон сел на качели рядом с женой.

– Лоутон, – заметила Большая Барбара, – мы и не ждали тебя сегодня!

– Если бы вы провели сюда телефон, я бы позвонил. В Гаске есть телефоны, можно было бы и здесь поставить.

– Дофин не хочет портить вид телефонными столбами, – сказала Ли, – и я с ним согласна. У нас здесь никогда не было телефона, и, сдается мне, мы сможем еще немного потерпеть.

– Барбара, – обратился к жене Лоутон, – как дела?

– Я в порядке.

– Как у нее дела? – спросил Лоутон сына.

– Она в порядке, – угрюмо ответил Люкер.

Лоутон всегда портил Люкеру настроение.

– Она в порядке! – воскликнули Ли и Индия, прежде чем их спросили.

– Кто этот человек, которого ты сюда привез? – спросил Люкер. – Что ему нужно от Дофина?

– Да так, – ответил Лоутон МакКрэй, – обсуждают дела, просто обсуждают дела.

– Какие дела, папочка? – спросила Ли.

Лоутон МакКрэй медленно пожал широкими мягкими плечами и вместо ответа на вопрос дочери сказал: