– Ну так что, пойдешь?

– Кто там, Мортимер?

Вуд замер с открытым ртом. Агата оглянулась. Наверху лестницы стоял Келдыш. Голый до пояса. С намоченным поясом джинсов. Вытирающий полотенцем широкую грудь.

– А, Вуд. Доброе утро, – сказал он обыденно. – Проходите. Я поставлю кофе.

И скрылся в дверях квартиры.

Вуд захлопнул рот и уставился теперь на Агату. Было что-то такое в его взгляде, что ей не понравилось. Совсем не понравилось.

– Ну, ничего себе, – произнес он медленно, почти с восхищением. – Я-то думал, ты тут с тоски подыхаешь, а ты тут с учителем… Ничего себе!

И, отодвинув рукой Агату, взбежал по лестнице. Агата с тоской поглядела на улицу. По улице неспешно шагали люди. Она бы тоже ушла куда-нибудь – куда глаза глядят, – будь на ней хоть какая-нибудь приличная одежда.

Одежда! Девушка направилась в спальню и натянула джинсы. Потом переместилась в ванную, наконец умылась и почистила зубы.

После пошла на кухню. Делать здесь было нечего, потому что Келдыш, надевший черную водолазку, уже разливал кофе по чашкам, а Вуд сидел, засунув руки в карманы и вытянув ноги чуть ли не на всю кухню. Насвистывая, он весело наблюдал за учителем.

– Вам с сахаром? – спросил Келдыш – непонятно у кого, в воздух. Агата промолчала. Вуд сказал громко:

– Да! Три ложки!

Келдыш поставил перед ним чашку и пододвинул сахарницу. Молча показал пальцем Агате на ее кофе. Сам непринужденно уселся на широкий подоконник, с удовольствием хрумкая сладкими сухариками. Сказал с набитым ртом:

– Звонил в семь утра в больницу. Состояние улучшается, но в сознание еще не пришла.

– Спасибо, – автоматически сказала Агата. Она тоже отхлебнула кофе и испугалась, что звук получился слишком громким. Вуд неожиданно хихикнул:

– А я и не знал, что у нас такой заботливый учитель! По утрам звонит в больницу бабушке, по ночам внучку утешает!

Агата сжалась. Келдыш, подняв бровь, с интересом смотрел на Вуда. Не дождавшись ответа, тот взял чашку, наблюдая за учителем.

– А я-то думал, чего это вы так взъерепенились, когда застукали нас с Агаткой в номере! Собака на сене, да, так это называется?

Келдыш серьезно подумал. Поставил пустую чашку. Сказал учтиво:

– Кажется, так. Действительно. Так вот что это было.

Вуд хохотнул:

– А я-то думал, Агата у нас единственная девственница! В тихом омуте и все такое…

– И все такое, – подтвердил Келдыш вежливо, точно поддерживал разговор про погоду.

– А бабулек-то в курсе? – Вуд обернулся и подмигнул Агате. – А?

– Заткнитесь вы, оба!!

Кружка с начатым кофе врезалась в угол между учеником и учителем. Часто мигая, Агата смотрела, как стекает со стены коричневая жижа. Вуд подобрал вытянутые ноги.

– Ну, ты… – сказал ошарашенно.

Келдыш протер джинсы на колене, куда попал кофе.

– Ладно, Мортимер, – сказал сухо. – Повеселились, хватит. Вуд. Прежде чем распространять о нас слухи… и разрабатывать ослепительные планы шантажа, вы должны знать: я – ее опекун.

Вуд открыл рот – и засмеялся:

– Врите больше! Опекун!

– О-пе-кун, – повторил Келдыш раздельно. – Если желаете, могу предъявить соответствующие документы. Хоть и не обязан.

– Вы явились в наш город в этом году, так?

– Так.

– И вы знать не знали Агату?

– В глаза не видел.

– И вот теперь вы вдруг ее опекун? Да какой дурак в это поверит! А может, вы какой-нибудь нашедшийся троюродный дядюшка, а? – продолжал издевательски допрашивать Вуд.

Агата покосилась с неожиданным испугом. Келдыш расслабленно откинулся в оконном проеме.

– К семье Мортимер я не имею никакого отношения. К счастью.

– У меня мать работает в Комиссии по защите детства, – сообщил Вуд. – Я-то знаю, сколько времени и проверок тратится на оформление опекунства!

– Я – опекун, – повторил Келдыш уже со скукой. Казалось, эта скука озадачила Алекса. Но через мгновение он уже опять ухмылялся.

– А если даже и так – что с того? Вон артист… забыл, как его… тот вообще трахался со своей приемной дочкой – и что?

Пауза. Келдыш внимательно рассматривал раму окна, словно прикидывая, какой ремонт ей требуется.

– Ну? – спросил у него Вуд выжидающе.

Келдыш опустил обе ноги на пол. Сказал утомленно:

– Вуд. Вы мне надоели. Можете сделать эти ваши… сексуальные фантазии доступными для всей школы. Можете доложить в дирекцию, Комиссию, полицию, ООН. Можете болтать что угодно и где угодно. Только не в этом доме. Проваливайте!

Вуд подобрался.

– А что это вы тут раскомандовались? Вам бы лучше вообще приткнуться, чтоб неприятностей на свою…

– Я сказал – пшел вон!

Келдыш даже голоса не повысил – только чуть подался вперед, цепляясь обеими руками за подоконник. Он улыбался. Почти. Вуд с мгновение смотрел на эту его полуулыбку, потом начал вставать. Задел ногой табуретку. Та с грохотом упала, Вуд и Агата вздрогнули. Келдыш даже не моргнул.

– Ну… Мортимер… – буркнул Вуд. – Ну ты и дура! Нашла, с кем связаться…

Они послушали, как Вуд ссыпался с лестницы. Как хлопнула дверь. Посмотрели друг на друга.

– Мортимер, – сказал Келдыш как ни в чем не бывало, – вы меня удивляете.

И широким жестом показал на осколки. Мортимер, вы меня удивляете. Вуд, вы меня утомляете. Какой же насыщенной жизнью живет их школьный учитель!

Агата взяла все еще трясущимися руками тряпку и, присев на корточки, стала собирать остатки разбитой чашки.

– Ревнивый молодой осел, – сказал Келдыш сверху.

Он-то, может быть, и молодой осел, а вот вы…

– Ну как, трудно оправдываться в чем не виноват, да? – огрызнулась Агата.

* * *

Они возвращались из больницы весенней цветущей аллеей. Чуть поодаль, за деревьями, неспешно прогуливались и смеялись люди.

– Ну и что толку от всей вашей магии? – Агата, нахохлившись, смотрела себе под ноги. Бормотала: – Магические войны, лицензии на магию, Слухачи… Всего наворочено, а толку-то, раз нельзя просто вылечить человека…

– Просто – нельзя, – согласился Келдыш. – Можно только облегчить страдания. Поделиться силой. Энергией.

– А как же наложение рук, мгновенное исцеление? Вранье, да?

Келдыш оглянулся. Он тоже не казался счастливым. Шел, засунув руки в карманы куртки. И все поглядывал по сторонам.

– Почему вранье? Просто не каждому это под силу. А представьте, каково бы пришлось людям, если бы магов-целителей не было вообще? Оставлять больного наедине с лекарствами, когда у него уже просто нет сил принять лечение? Сколько было бы напрасных смертей!