Решив еще разок обследовать ее содержимое, он, как всегда, вынул сперва документы, а потом кубик, который неизменно ставил на одну и ту же грань, отличавшуюся от других по цвету, то есть более светлую, чем остальные.

И снова он начал изучать этот предмет, не питая особой надежды на успех. До сих пор он его разглядывал, причем иногда и в лупу, трогал, нюхал, щупал, даже лизал; теперь ему пришла в голову новая идея: а что если приложить к кубику ухо? В картонках, набитых самым разнообразным барахлом, наверняка должен был лежать и стетоскоп; Абель порылся в них и, конечно, нашел искомое.

Наконечники, вставленные в уши, неприятно давили на хрящи. Он прижал кружок стетоскопа к одной из граней кубика, и ему на миг вспомнилось ледяное прикосновение каучуковой мембраны в стальной оправе к его груди в детстве, во время врачебных осмотров в школьном медпункте, с облупившейся побелкой на высоких холодных стенах, а впрочем, бог с ними. Он поочередно прослушал все пять доступных граней, но безрезультатно. Перевернув кубик, он приложил стетоскоп к шестой, только что служившей основанием, и вздрогнул, почувствовав вибрацию.

Да, вибрация была вполне отчетливой. Абель струхнул и торопливо вернул кубик в прежнее положение. Вибрация прекратилась. Он вытер взмокший лоб и повторил опыт, действуя быстро, но очень осторожно: и снова кубик завибрировал, а потом, будучи перевернутым, перестал. Значит, это аппарат, и аппарат действующий; это было важное открытие. Абель перевел дух и решил сделать паузу. Он сходил в кухню, разогрел холодный кофе, посмотрел невидящим взглядом в окно, сходил в туалет, облегчился, вернулся.

Через тридцать минут экспериментирования Абель установил, что: 1) кубик вибрирует только тогда, когда не стоит на светлой грани, 2) стетоскоп абсолютно бесполезен, потому что вибрация лучше ощущается ухом, приложенным к поверхности, 3) вибрация явно возрастает по прошествии некоторого времени и становится различимой даже на расстоянии метра, а может, и больше, но тут Абель запаниковал и прекратил опыты.

Все это было совершенно непонятно и позволяло выдвигать какие угодно гипотезы. Но теперь Абель не столько стремился понять суть явления, сколько боролся со страхом. Это вибрирующее крещендо сильно беспокоило его: кто знает, где оно остановится, это крещендо.

Он быстро принял решение. Завернул все в бумагу, надел пальто и вышел с пакетом под мышкой. Пора было избавиться от этих вещей. Что же касается способов избавления, то он перебирал их, спускаясь по лестнице: бюро находок, Сена, любой подъезд, телефонная кабина, помойка... Нет, все это как-то несерьезно. Следовало обдумать акцию более основательно. Он вошел в бар на первом этаже своего дома, сел у стойки и спросил «51-й».

Бармен принес бутылку аниса и тоненькой струйкой налил его в бокал, где заклубилась переливчатая опаловая жидкость.

— Разбавьте, — попросил Абель, — мне что-то пить хочется.

Бармен долил бокал водой до краев, и напиток посветлел, утратив свою густоту и загадочность. Абель одним глотком выпил полбокала и посидел в оцепенении, тупо глядя на матовое с разводами олово стойки, куда он бросил несколько монет перед тем, как выйти.

Карье следил из глубины зала, как он выходит, затем тоже покинул бар и пошел следом за Абелем, держась в сотне метров от него. Небо понемногу очищалось, краешек солнца уже осветил противоположный тротуар. Абель пересек улицу, чтобы попасть на солнечную сторону, Карье сделал то же самое, не спуская глаз с пакета.

Абель то и дело перекладывал его слева направо и наоборот, обремененный своей ношей, точно протезом. Он шел наугад, радуясь скорой перспективе избавления, хотя так и не придумал, как решить этот вопрос практически. Просто шагал куда глаза глядят, в надежде, что решение это придет само собой.

Так он шел и шел, теперь уже по улице Лафайета, в восточном направлении, по-прежнему таща сверток под мышкой и преследуемый Карье. Метров за двести перед авеню Сталинград он свернул вправо, на улицу Луи Блана, и вышел к набережной канала Сен-Мартен, вдоль которой стояли скамьи. Он сел на одну из них, положил сверток рядом и стал отдыхать. Карье у него за спиной притормозил, поколебался с минуту, потом направился к той же скамейке и сел возле Абеля.

Их разделяла только картонка. Карье вынул из кармана газету, развернул ее и сделал вид, будто читает, хотя было слишком холодно, чтобы читать на скамейке. Абель бросил через плечо взгляд на газетные заголовки, Карье воспользовался этим, чтобы пожаловаться на холод. Абель с ним согласился. Карье немного помолчал, затем, не отрывая глаз от газеты, заметил, что, несмотря на солнце, вполне может пойти снег. Абель поразмыслил немного, глядя на воду канала, и ответил, что для снега, пожалуй, холодновато, но такая возможность не исключена. Карье сравнил нынешнюю погоду с прошлогодней. Абель напомнил о мягкой прошедшей осени. Карье не ответил; он следил за своим соседом пристально, как рыбак за поплавком, и ему показалось, что поплавок слегка нырнул, иными словами, Абель заговорил снова, на сей раз об одном из газетных заголовков; он высказывал по этому поводу свое мнение. Карье охотно поддержал его в этом начинании. Они синхронно повернулись лицом друг к другу. Взглянули друг на друга. Познакомились.

Прежде всего Карье поискал взглядом кафе, где можно было бы укрыться от суровой стужи. Как раз позади них, совсем рядом, гостеприимно сияла вывеска «Ваг du Sporting».

Арбогаст приобщил Тео Селмера к образу жизни, который вел на острове с самого своего прибытия. Сведя к минимуму контакты с обитателями замка, Арбогаст проводил время за переселениями из одного блокгауза в другой, для чего годился любой предлог. Кроме того, он объезжал на своей моторке соседние островки архипелага. Селмеру понадобилось несколько дней, чтобы уразуметь, в чем состоит их работа, и еще столько же, чтобы понять, как понимает ее Арбогаст. До этого он воздерживался от всяческих комментариев и так же воздерживался от них и потом, что значительно облегчило их отношения.

Но зато он моментально понял другую вещь, а именно: научился бояться казуаров. На острове было несколько таких особей, он заприметил их еще в день приезда. Эти подобия страусов бродили в окрестностях болота. Селмер подошел было, чтобы разглядеть их вблизи, но самый крупный казуар — видимо, вожак — разъяренно кинулся на незваного пришельца. Селмеру пришлось спасаться бегством, огромная птица, не отставая, мчалась за ним следом, как взбесившийся конь. В тот миг когда казуар настиг Селмера и уже изготовился прибить его ударом когтистой ноги, Арбогаст расстрелял пернатого агрессора, который рухнул наземь с леденящим душу визгом; по инерции его тело в предсмертном порыве прокатилось еще несколько метров вслед за Селмером, прежде чем превратилось в труп. Остальные казуары наблюдали за схваткой довольно-таки флегматично, не проявляя особого стремления поддержать вожака, но, испуганные громом выстрелов, в панике разбежались среди деревьев. Селмер, задохнувшийся от бега, вернулся назад.

— Хорошенькое начало, — сконфуженно пробормотал он.

— Держитесь от казуаров подальше, — сказал Арбогаст, — они не терпят чужих. К счастью, их можно есть. Так что это очень кстати, время обедать.