– Андрей Николаевич, – спокойно и рассудительно обратился ко мне Малышев, – скажи, когда тебе врачи губу штопали, они, часом, голову тебе не проверили? Здорово смахивает, что цыгане тебе так по черепушке въехали, что у тебя шарики за ролики заскакивать стали.

– Ничего у меня в голове не стряслось, – «обиженно» пробормотал я. – Не хотите слушать правдивый рассказ, могу все по-другому объяснить. Мы стояли у тамбура. Как по команде все цыганки из него вышли, и появилась старуха, похожая на ведьму из детских кинофильмов. Она бросила в нас порошок, который вспыхнул в воздухе, как фосфорная бомба.

– Она точно кричала «карабут»?

– Точнее не придумать. Я потом ей это слово вслед кричал. А что, кто-то знает, как оно переводится?

– В том-то и дело, – усмехнулся Малышев, – что никто не знает, что это слово означает, но все же умные, все только и переспрашивают: «Она точно «карабут» кричала, вы ничего не путаете?» Мне за утро уже сто человек из областного управления позвонили, всех «карабут» интересует.

– Я думаю, – сказал я, – что «карабут» означает или «Смерть тебе!», или «Будь ты проклят!». По поводу бомбы у меня вот какие мысли. У старухи есть порошок, который вспыхивает на воздухе. Пока порошок у нее в сумочке на груди, он в контакт с окружающим кислородом не вступает. Потом она берет его в руку, и порошок меняет свои химические или физические свойства. Она или нагревает его теплом руки, или у нее ладошка такая потная, что порошок становится взрывоопасным.

– Знаешь, как это со стороны выглядело? – спросил Васильев. – Стоишь ты, губу разбитую платочком вытираешь. Рядом Горбунов шлангом машет. Взрыв, вспышка, вокруг вас огненный клубок. Я думал: все, больше вас в живых не увижу. Представьте, мужики, стоят мои орлы, и вдруг вокруг них образуется огненный шар. Жуть! Как тут за пистолет не схватиться.

– Тебе, кстати, про стрельбу областники что сказали? – поинтересовался начальник милиции.

– Пиши, говорят, объяснение о незаконном применении оружия. На первый раз строгий выговор дадут. Я пытался им объяснить, что был уверен, что у меня двух сотрудников живьем сожгли, но им-то, бюрократам, без разницы! Говорят, надо было вначале убедиться, что твои опера мертвые лежат, а уж потом стрелять в воздух. Угу! Если бы они мертвые лежали, я бы в старуху всю обойму разрядил, а не в воздух.

– Андрей Николаевич, – вступил в разговор замполит, – ты, как я помню, высшую школу милиции оканчивал. Откуда у тебя такие познания в химии?

– Я еще и в обычной школе учился, на уроки химии ходил. Помню, учительница бросала в воду натрий, и он горел в воде, а калий или кальций – тот вообще взрывался. До эксперимента натрий в керосине держали. Аналогия с порошком напрашивается сама собой.

– Холодный огонь, – сделал вывод Малышев. – Если бы порошок у этой ведьмы горел с большой теплоотдачей, то вы бы опаленными бровями Горбунова не отделались.

– Николай Алексеевич, – обратился я к Малышеву и ко всем остальным сразу. – Пока я ехал на работу, меня терзала вот какая мысль. В каждой вагонной двери есть ручка. Двери открываются внутрь. Если в ручку вставить палку, то изнутри вагона дверь не открыть. Отчего бы нам не устраивать побоище на вокзале, а просто блокировать двери у последних вагонов?

– Ты сейчас сам ответил на свой вопрос, – сказал начальник РОВД. – Мы всем оперативным составом городской милиции бились, защищая тринадцать дверей. Если бы последние вагоны были блокированы, то цыгане пошли бы по всему составу. Посчитай, сколько тогда пришлось бы дверей перекрывать. Один вагон – четыре двери, в поезде двенадцать пассажирских вагонов плюс вагон-ресторан. Ты в школе, кроме химии, математику учил?

– У меня просьба есть, – сказал я. – К вечеру действие уколов перестанет действовать, и у меня все лицо распухнет. С такой физиономией появляться перед советскими гражданами нельзя. Я же не смогу каждому встречному объяснять, что получил по зубам не в пьяной драке, а при исполнении служебных обязанностей. Мне с разбитым лицом лучше дома посидеть, травками губу пополоскать. До понедельника я прошу отгул. В больницу я не пойду, а вот небольшой отпуск прошу предоставить.

Васильев недовольно поморщился.

– Сиди с разбитой харей в кабинете, кто тебя видит? Ты уже знаешь, что цыгане десантировались с поезда у станции Ореховка? Не сегодня завтра у нас на свалке появятся. Кто ими заниматься будет?

– Вот и я про цыган! – запальчиво воскликнул я. – Мне надо передохнуть, сил набраться. Я что, не знаю, что ли, что после приезда люли начнется? Мрак и темень. Раскладушка, чай вместо обеда, сигареты, язва желудка, нервное расстройство, водка, психбольница. Печальный, бесславный конец. Еще один наш боец сгорел на работе!

Я прижал руки к груди, изображая, как замполит над моей могилой произносит прощальную речь. Замполит понял, в чей огород камушек, но никак не отреагировал. Он и не такое видел за двадцать лет службы.

– Парень, который был обнаружен у нас на свалке, родом из Омска. Наверняка его родители уже приехали за телом, но остались соседи по подъезду, учителя в школе. Я прошу вашего разрешения на выезд в командировку в Омск.

– Зачем? – хором спросили Малышев и Васильев.

– Как зачем? – ответил за меня замполит. – Андрей Николаевич хочет за государственный счет прокатиться в город своей юности. По всей стране советской ему с разбитым лицом путешествовать ничто не мешает, а на работу он выйти стесняется. Что ты в Омске забыл?

– На меня в последнее время столько всего навалилось, что я действительно хочу развеяться и отдохнуть, старинных знакомых проведать. Мне одна история с Клементьевым вот где сидит!

Я ребром ладони провел по горлу. Выдохнул. Сел в углу.

«Клементьев был моим последним козырем, – по-думал я. – Если я им Малышева не прошибу, придется о затее с Омском позабыть. За свои деньги я туда не поеду».

– Если Андрей Николаевич уедет в командировку, то кто за него останется? – спросил начальник милиции. Аргумент с Клементьевым подействовал на него, но еще не очень убедительно.

– Да пускай съездит! – смилостивился Васильев. – Я сам его прикрою. Мне не западло по свалке пройтись. Я не брезгливый.

На столе у Малышева противно зазвонил телефон. Он, поморщившись (достали за день!), взял трубку. Представился, выслушал собеседника, буркнул: «Понял».

– Корешок твой звонил, – сказал начальник милиции, обращаясь ко мне. – Он что, правда тебя к себе на работу звал?

– Кто? Комаров? Звал. Говорит, будешь у меня жить как у Христа за пазухой. Хочешь – в Омск поезжай, а хочешь – в Сочи. Если вызовут тебя на службу в субботу, то сразу же премию за переработку.

– В Магадан тебя надо отправить, – предложил замполит. – Там таким болтунам, как ты, самое место.

– Ничего не получится! – парировал я. – Перестройка. Гласность. Все болтуны из Магадана в Москву перебрались, речи для комбайнеров в газету «Правда» готовят.