Папа Май звонко хлопнул себя по лбу. Алфавита он знал – не лично, конечно же, но слышать об этом человеке ему приходилось неоднократно. Это был, черт бы его побрал, вор в законе – один из старых недобитых волков, об которого обломали все зубы многочисленные суды, прокуратуры, хозяева, кумовья, лагерные суки, кавказские беспредельщики и олигархи с их секьюрити и боевыми дружинами. А теперь, помимо всего прочего, это был еще и сосед папы Мая по участку – ближайший, мать его, сосед. У такого соседа под боком не очень-то развернешься. А вдруг ему, к примеру, громкая музыка не нравится? Такому «козу» не сделаешь и подальше его не пошлешь. До конца ведь и объяснить не успеешь, куда ты его посылаешь и как туда пройти, помрешь на середине посыла, и никто не узнает, где могилка твоя…

Впрочем, из такого соседства можно было извлечь определенные выгоды. Нужно было только заручиться расположением всесильного Алфавита – ни о какой дружбе в данном случае, конечно же, говорить не приходилось. Так вот, если расположить к себе такого человека, как Алфавит, можно будет многого достичь или, по крайней мере, от многого уберечься. Во всяком случае, будет к кому обратиться, если что.

Правда, блатных – настоящих, живущих по своим гребаным, неизвестно кем сочиненным законам, – Виктор Майков терпеть не мог, но вор в законе – это не сявка какая-нибудь, не щипач трамвайный, не урка мелкий, который на нарах в КПЗ корчит из себя пахана перед перепуганными насмерть лохами. Вор в законе – это такая сила, которую лучше иметь среди своих друзей, чем среди врагов. Особенно в таком вот случае, как этот – когда упомянутая сила находится прямо за твоим забором, как джинн в бутылке.

Словом, с Алфавитом нужно было как можно скорее наладить добрососедские отношения, причем независимо от того, нравилась папе Маю такая перспектива или не нравилась.

И Майков сделал это при первом же удобном случае – то есть, повстречав неподалеку от дома «мерседес» Букреева, мигнул ему фарами, остановился и затеял с Алфавитом легкий, ни к чему не обязывающий треп: здравствуйте, мол, сосед, давайте знакомиться, да как здоровье, да зашли бы, что ли, в гости по-соседски… Правда, в ту пору особенно гостить у папы Мая было негде, разве что раздавить бутылку, сидя на штабеле плит перекрытия, но цели своей Май достиг: Букреев поговорил с ним вполне приветливо, пригласил заходить и даже пожал на прощание руку.

И – вот смех-то! – они действительно начали похаживать друг к другу в гости, как добрые соседи. Зачем это было нужно Алфавиту, оставалось только гадать. Вряд ли папа Май так уж сильно ему понравился. У него, у папы Мая, вся его трудовая биография была пропечатана крупным шрифтом прямо на лбу, он это прекрасно сознавал и никак не мог взять в толк, почему Алфавит до сих пор не послал его подальше. Ну, не послал и не послал, и слава богу, что не послал. Был, наверное, у него, у Алфавита, какой-то резон держать папу Мая при себе – ну, не то чтобы так уж прямо при себе, шестерок у него и своих хватало, но поблизости.

За забором.

О делах они сроду не говорили. Папа Май знал, что сосед его, Антон Евгеньевич Букреев, широко известен в определенных кругах под кличкой Алфавит, и Алфавит, конечно, знал, что он знает, и тоже знал про папу Мая все, что может знать один человек о другом, но оба о своей осведомленности помалкивали в тряпочку и старательно корчили из себя обыкновенных соседей: мол, вы мне приятны и я вам приятен, а до дел ваших я никакого касательства не имею и иметь не желаю. Такие, в общем, европейские у них сложились отношения, даже где-то американские: моя хата с краю, ничего не знаю, а если соскучитесь, милости прошу на рюмочку коньячку. Только, блин, позвонить перед приходом не забудьте, а то вдруг меня дома нету или я, к примеру, не один. Сегодня Букреев, вопреки обыкновению, явился без предупреждения и даже, кажется, без охраны – просто подошел к калитке в кирпичном заборе, позвонил и сказал скучавшему в будке у ворот Рыбе, что хотел бы встретиться с Виктором Андреевичем. Рыба, понятно, держать его за воротами не стал – знал, бродяга, с кем имеет дело, – быстренько открыл калитку, впустил гостя и позвонил, сволочь этакая, хозяину на мобильник только после того, как Алфавит, отказавшись от сопровождения, скрылся за углом коттеджа. Короче говоря, папу Мая застали врасплох, он даже рыжье с себя не успел поснимать, хотя и знал, что все эти гайки и цепи не вызывают у Алфавита ничего, кроме пренебрежительной усмешки.

Да. Дружба дружбой, соседство соседством, но дистанция между ними, конечно, все равно сохранялась, и смотрел Алфавит на папу Мая исключительно сверху вниз, причем под очень острым углом, как на копошащуюся под ногами козявку. Ну, да чему тут удивляться! Кто Алфавит, а кто папа Май… Майков часто ловил себя на том, что пытается во всем подражать соседу. Бесило это его страшно, но поделать он с собой все равно ничего не мог. Он даже двор свой обустроил по образу и подобию соседского двора – ну, где-то так, как Господь Бог, по слухам, вылепил из глины первого человека по своему образу и подобию. И вышло это у папы Мая, между прочим, примерно так же, как у Господа Бога, – вроде похоже, но не так чтобы очень.

– Ну вот, – сказал Букреев, с одобрением разглядывая водопад и альпийскую горку, – теперь это уже на что-то похоже. Молодец, что денег не пожалел. Деньги новые заработаются, а красота при тебе останется. Выйдешь на крылечко, простоишь пять минут, на все это полюбуешься – глядишь, и на душе легче стало. Разве не так?

Хобот уже успел вынести и установить на лужайке легкий пластиковый стол и пару стульев. На столе стояли ваза с фруктами, бутылка и пепельница. Самого Хобота нигде не было видно – прятался, наверное, не желая портить своей носатой мордой пейзаж и мозолить серьезным людям глаза.

Они подошли к столу, ступая по молодой ярко-зеленой травке. Майков подождал, пока гость усядется, и сел сам. Честно говоря, у него было побуждение отодвинуть для Алфавита стул, как это делают официанты в дорогих шалманах, но он сдержался. В присутствии Букреева ему все время приходилось сдерживаться, чтобы не лебезить. Это было утомительно, но, наверное, шло папе Маю на пользу: в приличном обществе умение достойно держаться частенько с успехом заменяет чувство собственного достоинства.

– Так, конечно, – сказал папа Май, отвечая на риторический вопрос Букреева. – Но денег все-таки жалко. Заработаться-то они заработаются, да вот вопрос: когда?

– Быстрее, чем ты думаешь, – сказал Букреев и отщипнул виноградину от лежавшей в вазе пышной кисти. – Намного быстрее, поверь. Конечно, если мы договоримся.

Майков едва заметно вздрогнул от неожиданности и бросил на собеседника острый взгляд. Да, похоже, Алфавит неспроста заявился к нему вот так, без предупреждения. Что-то такое было у него на уме, и, возможно, уже не первый день.

И даже, возможно, не первый месяц…

– Что-нибудь конкретное? – осторожно спросил папа Май.

Букреев спокойно пропустил его вопрос мимо ушей, бросил в рот виноградину, пожевал, удовлетворенно кивнул и запил маленьким глотком скотчи.

– Слушай, – сказал он, внезапно и резко меняя тему разговора, – а что это ты там посадил? Вон там, за прудом, на пригорке? Вишни, что ли?