Это была очень опасная вещь – его руки, и Илларион Забродов знал об этом лучше, чем кто бы то ни было. Стоило дать этим рукам волю, и абстрактные размышления о том, что было бы неплохо кое-кого удавить, могли мгновенно превратиться в суровую и неприглядную реальность. Такое уже случалось, и после каждого раза Илларион давал себе твердый зарок: все, больше ни-ни. Пускай живут, ну их всех к чертям собачьим в пекло! Но всякий раз оказывалось, что это еще далеко не все. Непонятно было, как это получалось, что Забродов все время оказывался на дороге у тех, кого он мысленно именовал шелупонью, но ситуации, в которых ему приходилось пускать в ход свои опытные, умелые руки, повторялись с удручающей регулярностью. Однажды, беседуя на эту тему с Мещеряковым, Илларион наполовину в шутку, наполовину всерьез пригрозил, что когда-нибудь уйдет из города совсем, построит где-нибудь в тайге скит и станет жить отшельником. "Черта с два, – сказал ему тогда Мещеряков. – Кому ты это рассказываешь? Я же знаю тебя как облупленного! Дело не в людях, Забродов, дело в тебе. Ну, допустим, станешь ты жить в тайге, как эти одичавшие староверы – Лыковы, что ли. И в один прекрасный день туда явятся ребята с пилами «Дружба» наперевес, начнут варварски валить эту твою тайгу, грузить на лесовозы и миллионами кубометров гнать через границу в Китай. Сначала ты набьешь этим ребятам морды, отберешь у них пилы и утопишь в ближайшей реке.

Потом они вернутся, но, кроме пил, при них уже будут карабины. Половина будет валить лес, а вторая половина станет гоняться за тобой по сопкам и палить тебе в спину. Тогда ты снова набьешь им морды, сломаешь пару костей, снова утопишь в речке пилы вместе с карабинами и отправишься пешочком в ближайший поселок – разбираться, кто посылает в тайгу ребят с пилами и мешает тебе наслаждаться единением с природой. Разберешься и шлепнешь, как обычно. Скажешь, не так?"

– Стань тенью для зла, бедный сын Тумы, – грустно произнес Забродов в тишине пустого автомобильного салона, – и страшный Ча не увидит тебя. Так-то, старичок, – добавил он, обращаясь к «лендроверу», и запустил двигатель. – Был такой писатель, Толстой Алексей Николаевич. Большая сволочь была, как и все талантливые писатели, впрочем.

Но мыслил иногда правильно. Либо так, либо этак. Либо стань тенью, либо учись морды бить. Ты что предпочитаешь, старина?

«Лендровер» ответил ему одышливым стариковским ворчанием: дескать, что толку попусту трепать языком? Все равно ведь, когда дойдет до дела, ты меня не спросишь, а просто воткнешь передачу и помчишься, куда тебе приспичило, не разбирая дороги. Через полчаса, отмахав еще километров сорок, Илларион притормозил и свернул с шоссе на лесную грунтовку. На повороте стоял указатель с названием деревни – той самой, возле которой было поместье Куделиных. Едва съехав с асфальта, Илларион получил очередное подтверждение того, что и так знал давным-давно: «лендровер» – не роскошь, а средство передвижения. Передвижение это оказалось довольно мучительным, стрелка спидометра прыгала и плясала сначала возле отметки «30», а потом и вовсе упала до двадцати. Сонливость Забродова улетучилась, словно по мановению волшебной палочки, – то ли кофе помог, то ли дорога. Пожалуй, все-таки дорога: здесь, казалось, нарочно были собраны ямы, кочки и ухабы со всей Брянской области, и бодрило все это хозяйство почище любого стимулятора. Это была одна из тех дорог, на которых вождение автомобиля превращается из невинного удовольствия в тяжкий труд; Илларион вовсю вертел руль, играл педалями, как органист, исполняющий ирландскую джигу, и ожесточенно работал рычагом коробки передач, не забывая между делом бормотать успокаивающие слова, адресованные машине.

– Старый провокатор, – проворчал он, имея в виду Пигулевского. – Тебя бы сюда, выдумщик! Небось, через сто метров никаких книг не захотелось бы!

Движок обиженно ревел, в багажнике громыхало и лязгало. Потом дорога вдруг сделалась ровнее – не то чтобы совсем ровной, но по ней все-таки можно было ехать, а не мучительно ползти. Это было очень кстати: где-то здесь должен был открыться поворот на поместье. Вообще-то, поворотов здесь была чертова уйма, наполовину заросшие травой лесные дороги бежали во всех направлениях, скрещивались, сплетались и расплетались, и Забродов считал и пересчитывал перекрестки и ответвления, боясь запутаться. Тогда все пришлось бы начинать сначала, а делать это ему не хотелось: было жаль машину.

«Через тернии к звездам, – подумал он, с ходу проскакивая страховидную яму, заполненную темной водой. – Вот ведь медвежий угол! Пожалуй, Пигулевский прав: в такой глуши мог уцелеть не то что отпрыск графского рода, а буквально кто угодно. Динозавр, к примеру. А что? Приспособился, шерстью оброс… Морозоустойчивый такой динозавр. Районированный. Вот выйдет сейчас на дорогу – чего делать-то будешь, товарищ капитан? М-да… Смешнее всего будет, если окажется, что я напрасно трясся по этим кочкам. По справедливости, конечно, труды и лишения должны вознаграждаться, но кто и где ее видел, эту справедливость? Ну, Марат Иванович, ну, удружил!»

Он заметил справа от дороги огромный ржавый бак неизвестного назначения. В боку этой емкости зияла рваная треугольная дыра, из которой торчал ствол чахлой молодой осинки, вокруг бака была навалена гора какого-то мусора, увенчанная рваной покрышкой от заднего колеса трактора «Беларусь». "Цивилизация, – морщась, подумал Илларион. – Нет, динозавра в этом лесу, пожалуй, не встретишь.

Увы, увы… А как было бы славно! Подманить его бутербродом, взять на буксир, притащить в Москву и привести к Пигулевскому – давай, Марат Иванович, расспроси его про графскую библиотеку… Но это мечты. Из диких зверей здесь можно встретить разве что пьяного тракториста да еще, может быть, браконьера…"

Стоило Иллариону подумать о браконьере, как браконьер объявился. Это был очень странный браконьер: он охотился вовсе не на зверей.

Из молодого ельника слева от дороги вдруг ударил выстрел. Звук выстрела был очень громкий, почти оглушительный, и какой-то непривычно звонкий. Сразу же вслед за ним Илларион услышал короткий звон разбившегося стекла и тупой металлический лязг. Ему даже почудилось, что «лендровер» слегка вздрогнул от удара, как живое существо.

Рефлексы сработали мгновенно – раньше, чем рассудок успел осознать происшедшее. Илларион ударил по тормозам, распахнул дверцу и нырнул под машину быстрее, чем это можно описать словами. «Это не охотничье ружье, – подумал он, проползая под облепленным засохшей грязью днищем и выбираясь из-под машины с правого борта. – Это, ребята, винтарь. Старый винтарь, я бы сказал. Старинный… Мосинка или даже берданка. Или маузер. Вот так влип! Называется, съездил за книжечками, спас парочку раритетов…»

Он привстал на полусогнутых ногах и осторожно выглянул из-за кургузого капота «лендровера», используя машину как укрытие и стараясь не думать о том, что стрелков могло быть двое: один в ельнике слева от дороги, откуда прозвучал выстрел, а другой – в точно таком же ельнике справа, прямо за спиной у Иллариона. В этом случае положение Забродова могло оказаться, мягко говоря, незавидным. От выпущенной в спину пули не увернешься. Тут не спасет ни выучка, ни опыт, ни почетное прозвище Ас, которым Иллариона наградили в незапамятные времена сослуживцы. Но какой во всем этом смысл? Какого дьявола понадобилось устраивать засаду на лесной дороге, в этом медвежьем углу? Кого тут грабить?