Это же можно от старости помереть, сидя здесь и дожидаясь, пока на дороге появится добыча, достойная того, чтобы потратить на нее пулю! Нет, ребята, тут что-то не так…

«Это Пигулевский, – подумал Илларион. Выстрелов из леса больше не было, и к нему начало понемногу возвращаться чувство юмора. – Обиделся из-за проигранной партии в шахматы и организовал мне эту поездочку, а заодно и засаду. Отомстить решил, старый интриган».

В лесу стояла тишина. В ушах у Забродова все еще звенело, но он все-таки услышал, как там, в гуще молодого ельника, тихонько хрустнула под чьей-то осторожной ногой гнилая ветка. Хрустнула не там, откуда стреляли, а намного дальше, глубже в лес. Стрелок уходил и, судя по всему, передвигаться по лесу он умел очень неплохо. «Странно, – подумал Илларион. – Совершенно бессмысленно. Что это за тактика такая – пальнул и тикать? Правда, тактика очень даже знакомая, партизанская тактика, но здесь ведь не Чечня и не Афган, здесь Брянская область. Неужели, как в анекдоте, мужики еще с Отечественной партизанят?»

Это Илларион додумывал уже на ходу, вернее, на бегу.

Мимоходом он успел заметить, что «лендровер» окривел на левый глаз – выбитое стекло фары крупными кусками валялось на дороге, от лампочки остался один цоколь, а в зеркальной поверхности жестяного рефлектора чернело аккуратное круглое отверстие, оставленное пулей. «Сволочь, – подумал Забродов, ныряя в ельник. – Поймаю – руки оборву».

В том, что стрелка удастся поймать, он уже почти не сомневался. Тот передвигался по лесу умело: очень быстро, очень тихо и почти не оставляя следов, но только почти. На ходу Забродов быстро наклонился и подобрал блестевшую во мху медную гильзу. Гильза была винтовочная, действительно очень старая, вся в черных пятнах кое-как отчищенного окисла. Илларион сунул ее в боковой карман своих камуфляжных штанов, мысленно обозвав неизвестного стрелка идиотом. Кто же пользуется такими боеприпасами? Пусть скажет спасибо, что винтовку не разорвало прямо у него в руках. То-то был бы фейерверк! Забыл бы, с какой стороны у винтовки приклад, а с какой дуло, недотыкомка…

Его так и подмывало рассмотреть гильзу как следует на предмет установления года выпуска, но с этим можно было повременить. И так было видно, что штуковина эта едва ли не старше самого Забродова. В последний раз боеприпасы такого возраста Забродов видел еще в Афганистане: в самом начале войны афганцы вовсю палили по нашим десантникам из дедовских винтовок английского производства, оставшихся там еще со времен британского колониального владычества.

Впереди снова хрустнула ветка. Забродов ускорил шаг, получая от процесса погони чистое, ничем не замутненное удовольствие. Он почти бежал по лесу, уклоняясь от хлещущих ветвей, лавируя между деревьями и с разбега перепрыгивая через поваленные стволы. Перспектива со всего маху наскочить на пулю казалась Иллариону маловероятной: если бы беглец намеревался отстреливаться, он бы давно так и поступил. И вообще, если хотел убить, то стрелял бы не в фару, а в ветровое стекло. На таком расстоянии промазать было бы трудно, особенно вот так – вместо лобовика в фару… И потом, хочет стрелять – пускай стреляет. Выбирать позицию для стрельбы ему уже некогда, а на бегу, через плечо да еще и в лесу черта с два в кого-нибудь попадешь.

Стрелка Илларион еще не видел, но чувствовал, что расстояние между ними неуклонно сокращается. Должно, по крайней мере, сокращаться. Чтобы дело пошло веселее, Забродов перестал осторожничать и попер через лес напролом, как танк, производя как можно больше шума. У того, кто догоняет, всегда имеется моральное преимущество перед тем, кто спасается бегством. Убегая и слыша у себя за спиной нарастающий шум погони, очень легко впасть в панику и начать совершать необдуманные поступки – попросту говоря, глупости. А противник, который делает глупости, это уже не противник, а так, законная и практически беззащитная добыча, этакий гриб-боровик – подходи к нему, бери голыми руками и клади его, родимого, в лукошко…

С шумом и треском пробежав метров пятьдесят, Илларион остановился и прислушался. Прямо впереди него, совсем недалеко, под чьими-то торопливыми ногами панически хрустел хворост. Забродов снова двинулся вперед, на сей раз соблюдая все возможные меры предосторожности, даже в ущерб скорости. В таких играх он был гроссмейстером и отлично знал, что следует делать в тот или иной момент.

Его расчет снова оказался верным. Больше не слыша у себя за спиной шума погони, беглец, очевидно, решил, что на него махнули рукой, и остановился, чтобы перевести дух.

Забродов тенью заскользил между деревьями, подбираясь к месту, где, как ему казалось, должен был находиться противник. В лесу он ориентировался так же легко и непринужденно, как в собственной квартире, и вскоре в просвете между стволами худосочных от недостатка солнечного света молодых сосенок перед ним мелькнуло блекло-синее пятно.

Подкравшись ближе, Илларион увидел молодого, не старше тридцати лет, мужчину в старом синем ватнике, мятых серых брюках, заправленных в кирзовые сапоги, и в засаленной кепке с наполовину оторванным козырьком. Лицо у парня было круглое и, как показалось Забродову, донельзя глупое, на пышущих здоровым румянцем щеках курчавилась редкая русая бородка, а под носом виднелись усы, чуть более темные, чем борода, но тоже не по возрасту редкие и шелковистые, совсем юношеские. Похоже, парень ни разу в жизни не брился, предоставив усам и бороде расти, как им вздумается, или не расти вовсе. Под мышкой парень держал обрез.

Илларион пригляделся и покачал головой: это действительно когда-то была однозарядная берданка, вещь в наше время редкостная, чуть ли не музейная. Он заметил, что шейка приклада, игравшая роль рукоятки, была не отпилена, а варварски обломана. Фактически от нее остался только длинный острый деревянный осколок, держаться за который, наверное, было чертовски неудобно. Да, попасть из такого оружия в цель, пожалуй, было трудновато. «Недотыкомка, – утвердился Илларион в своем мнении о стрелке. – Хоть бы изолентой обмотал, что ли… Ох, народ! Ну что за люди? Взяли и испортили хорошую вещь…»

Он подобрался к стрелку еще ближе, а потом просто выпрямился и шагнул из-за дерева, очутившись лицом к лицу с противником. Тот шарахнулся в сторону, как испуганное животное, по-заячьи пискнул и пустился наутек, даже не попытавшись не то что выстрелить, а хотя бы припугнуть Иллариона обрезом. Это уже было даже не смешно. Забродов догнал его в три прыжка и с большим удовольствием ткнул кулаком между лопаток. Беглец потерял равновесие, мелко засеменил ногами, все больше клонясь вперед, и, наконец, с треском забурился в кучу сухого валежника. Илларион в мгновение ока оседлал его, вывернул из крупной, непривычно белой ладони обрез и в сердцах съездил беглеца этим обрезом по шее – не сильно, но со вкусом.

Стрелок в ответ повернул голову, царапая щеку о валежник, и неожиданно цапнул Иллариона зубами за колено, которое очень некстати находилось в пределах досягаемости – фактически прямо у него перед носом.

– Ты что делаешь, морда? – поспешно меняя позицию, возмутился Илларион. – Мне теперь прививки от бешенства придется делать! Сорок уколов в живот!