Тот, в зеленой куртке говорил, что ему нужно время… А что если… Когда парень в вязаном колпачке с ней поравнялся, Марина почему-то отвернулась. Но пока он сидел, она хорошо видела его лицо. И, кажется, видела его не в первый раз! Да нет, не может быть! Это было бы уже какое-то невероятное совпадение!

С другой стороны, почему это оно такое уж невероятное?

Может, не зря ноги привели ее именно сюда?

И если она правильно поняла, о чем эти двое беседовали – конечно, ни о каком не рекламном ролике! – тогда… тогда… Там, за зеркальными стеклами, за витыми светильниками холла и кожаными креслами… что-то там еще было. Именно там, совсем недавно, когда она, сама не зная зачем, туда забрела. Бессмысленно, конечно, ведь Филиппа уже не было. Но что-то там было… воспоминание прошло в голове, как в глубине омута двигается тень большой сонной рыбины – такая же темная, как окружающая вода, но все же заметная… Что-то там было…

Ведь она не соврала этой, как ее, следовательше! Кто-то же, в самом-то деле, говорил же… Кто же это был? Марина, чувствуя себя в знакомом месте неожиданно неловко, стояла в углу между залом и коридором, а кто-то из обслуги сказал… Нет, не вспомнить!

Вязаный колпачок виднелся уже в конце аллеи.

Резко поднявшись, Марина зашагала следом. Почему-то она была уверена, что совершенно точно знает, куда именно он направляется.

Если это действительно так… это же все меняет. Нет, даже не так. Это меняет все!

* * *

– Всю жизнь мечтал жить на двадцать пятом этаже… или даже на сорок третьем, – мечтательно протянул Мишкин, любуясь видом, расстилавшимся под окнами квартиры убитого стриптизера. По паспорту красавец значился Всеволодом Иванцовым (интересно, подумала Арина, его в детстве Севой или Володей окликали), но все в группе продолжали называть его Филиппом.

– Угу, – буркнула Арина, задумчиво взирая в недра здоровенного, на полстены, гардероба. – Стоишь у окна и думаешь: почему люди не летают, как птицы? А потом вдруг отключается лифт, и вопрос о птицах приобретает практически жизненно важное значение.

– Недооцениваешь ты оперов, Арина Марковна! – продолжал балагурить Стас. – Подумаешь, лифт отключен! Мы и ножками пройдемся, чай, не баре!

– На двадцать пятый этаж? – скептически хмыкнула она: мишкинский треп отвлекал, так что смутное беспокойство – что-то с этим стриптизерским гардеробом было не то – никак не желало превращаться в конкретную мысль. – Или, скажем, на сорок третий? Как раз пока до квартиры доползешь, пора будет спускаться, чтоб на работу не опоздать.

– Обижаете вы нас, госпожа следователь! – Мишкин шмыгнул носом, изображая обиженного пацана в духе «дядь, чего тебе, жалко, что ли?». – Давайте я сейчас выйду, спущусь, а после поднимусь – без лифта – а вы засекайте время.

– Ты бы лучше вышел с понятыми вопрос решил, – недовольно проворчала Арина.

– Да ой! – он махнул рукой. – Вопрос с понятыми я решил сразу, как мы сюда заявились. Всего-то три этажа и пришлось обойти. Только они попросили попозже их позвать, когда протокол надо будет подписывать. Не наркопритон же обыскиваем, а?

Задумывалась-то система понятых толково, привычно мелькнуло у Арины в голове. Очень правильно, чтоб за каждым следственным действием наблюдали независимые свидетели – дабы у тех представителей правоохранительных органов, которые не совсем ангелы, не возникло соблазна чего-нибудь в этих самых действиях нахимичить. Не шали, за тобой наблюдают! На практике же все получалось совсем не столь распрекрасно. Даже если не учитывать того, что в понятые вполне могут попасть люди, заинтересованные в результатах – а где ж взять других в непосредственной близости от места преступления? Соседи, сослуживцы – никто же не может гарантировать, что кто-то из этих «близких» в процессе следствия не превратится плавно из абстрактного постороннего в ключевого свидетеля, а то и в основного подозреваемого. А самое главное – людей, да, вот этих самых «посторонних и независимых», было жалко. Мы-то, думала она, тут по долгу службы колотимся, а за что же ни в чем не повинные граждане должны несколько часов своего драгоценного времени терять? В награду (к этому слову так и просились саркастические кавычки) за наличие гражданской ответственности – если согласились на мольбы опера, отправленного на поиск понятых? Встречались, конечно, и такие, для кого участие в процессе – пусть даже в виде тупого многочасового сидения на стульчике у стеночки – становилось желанным развлечением посреди однообразных будней. Бабульки-пенсионерки, домохозяйки и тому подобные персонажи. Но таких было немного. Почему-то даже у бабулек (а тем более, у дедулек) и домохозяек, как правило, тоже находилось миллион более важных дел. Поэтому за присутствием понятых «от и до» следили только на действительно серьезных мероприятиях, вроде обыска у «больших» людей или упомянутой Стасом отработки наркопритона (если посолиднее) – вот уж там-то ни на буквочку от уголовно-процессуального кодекса отступить было невозможно. Хотя бы потому, что после налетит радостно-хищная орда адвокатов и все добытые с боем доказательства, которых и так вечно не хватает, моментально окажутся, что называется, негодными. Но сейчас, при осмотре квартиры даже не подозреваемого, а всего лишь жертвы, на несколько вольное обращение с процессуальными нормами можно было и глаза закрыть. Собственно, так бывало чаще всего. К счастью. Иначе и вовсе работать стало бы невозможно.

– А парень-то, похоже, не один тут жил…

Арина потрясла головой. Так вот что за диссонанс уловила она в содержимом гардероба – размер висевших сбоку джинсов. Классического, то есть универсально мальчиково-девочкового фасона, но кроме фасона есть еще и размер! Может, втиснуться в эти джинсы узкобедрый Филипп еще и сумел бы, но вот длина… Эти штанцы ему едва коленки бы закрыли.

Да и веселенькие кухонные полотенчики с ромашками и цыплятами наводили на те же мысли.

Она заглянула в ванную, откуда и подал свою реплику Ненашев – криминалист, подменявший иногда Зверева. Да, по поводу полотенчиков и даже одежды толкования могли быть разные – может, джинсы были коротки не из-за роста владельца или владелицы, а по прихоти модного дизайнера, а на полотенчиковые узоры убитому вовсе было плевать. Но вот эти вот шампуни, бальзамы, лосьоны, пенка для умывания и главное – радостно бирюзовый, явно девичий бритвенный станок в фарфоровом стакане посреди стеклянной полочки – все это недвусмысленно сообщало о регулярном присутствии в доме особы женского пола. Тем паче, что с бирюзовым станком соседствовал «опасный» золинген – не новый, но в очень, очень хорошем состоянии. То есть брились в квартире как минимум двое. Равно как и косметикой пользовались. Собственно, ничего удивительного: у мальчика же любовь наличествовала, настолько мощная и неодолимая, что он весьма денежную работу бросить решил. Жила ли тут Ляля со смешной фамилией Резвун постоянно – бог весть, но гащивала, как минимум, вполне основательно, это ясно. Хотя ясность – штука обманчивая, пусть сперва эксперты свое слово скажут.

– Павел Викторович, давай все на пальцы, – распорядилась Арина, сердясь на себя за избыточную, совсем не обязательную сухость. – Особенно вот эти дамские причиндалы. У юноши, конечно, невеста имелась, но, в то же время, и профессия была специфическая, так что леший знает, чьи следы тут обнаружатся. Может, и полезное что-то будет…