— Похоже на землетрясение, — подал голос Кирпо.

Я осветил фонариком циферблат своих ручных часов.

Стрелки показывали 2.21 по Москве. Если это немецкая артподготовка, то пленный фельдфебель нас обманул. Во время допроса он нам сказал, что артподготовка намечена на 2.30, а не на 2.20. Станция Поныри и Малоархангельская были от нас на расстоянии не более 15 километров. На север от них до линии фронта оставалось еще как минимум километров восемь — десять. Если то, что слышится оттуда, разрывы снарядов, то почему они рвутся не по нашей стороне фронта, а по их? Это казалось мне и моему экипажу очень странным и непонятным, пока в наушниках моего танкошлема не прозвучал бодрый голос Олега Милюшева:

— Ты меня слышишь, старшина?

— Слышу, товарищ гвардии старший лейтенант! Пленный фельдфебель нас обманул? Вместо 2.30 немцы начали свою артподготовку на десять минут раньше?

— Ошибаешься, старшина! — засмеялся Олег. — Не можешь отличить наш учредительный артобстрел от немецкой артподготовки?

— Не понимаю. Вы о чем, товарищ гвардии…

— Это же работа нашей артиллерии! — сказал Олег и добавил: — Упредительный огонь по исходным позициям противника! Придумка Рокоссовского. Это он дал команду нашим артиллеристам, чтобы они смешали все карты генерал-фельдмаршалу Клюге. Понял, старшина, наш союзник? Поднимись и посмотри в сторону Ольховатки, Понырей и Малоархангельска!

Я высунулся из люка, увидел на горизонте огромное зарево и услышал грохот, который раскатами отдаленного грома доносился оттуда. Земля содрогалась под нами от беспрерывных залпов десятка тысяч артиллерийских орудий, минометов и реактивных установок, любовно названных «Катюшами».

В 3.05 в моих наушниках раздался бас капитана Жихарева:

— Вниманию командиров танков, танковых экипажей и взвода автоматчиков! Благодаря нашей упредительной контрартподготовке противник не смог начать свое наступление в намеченное время.

— Можем дрыхнуть еще пару часиков? — совсем не по-уставному вмешался Олег.

— Можете! — ответил капитан Жихарев.

Но даже во сне — если это можно было назвать сном — я чувствовал или мне казалось, что дрожит земля под нашим Т-34.

Артподготовка и последующее наступление немцев начались на два часа позже намеченного времени. Значит, не зря старались артиллеристы. Над полем боя появились сотни «Хейнкелей-111» и «Фокке-Вульфов-190». На этот раз немецкие бомбы и снаряды долетали и рвались, смешивая землю и небо чуть ли не в 5 или 8 километрах от нас.

Немецкая артподготовка началась в пять утра. На этот раз взрывы снарядов и авиабомб гремели на наших позициях. От взрывных волн наш Т-34 покачивался, как детская колыбель на ветру. Помимо наземной артиллерии, с воздуха наши оборонительные рубежи обстреливали штурмовики-истребители танков «Хеншель-129» и пикирующие бомбардировщики «Юнкерс-87». Налетали «Хейнкели-111» и «Фокке-Вульфы-190». В десятке километров от нас был сущий ад, все в дыму, в огне, в облаках пыли. С пяти утра до девяти вечера — шестнадцать часов без перерыва — бомбежки, артиллерийские, минометные и пулеметные обстрелы вместе, подрывающиеся на минах танки и самоходные орудия. Нервы напряжены до предела. Капитан Жихарев приказал всем быть готовыми в любой момент двинуться в эпицентр этого ада, в сторону Ольховатки, Понырей и Малоархангельска.

Завтрака у нас не было, как, впрочем, и обеда. Но все, казалось, забыли, что такое голод. А перекуры — через каждые 20–30 минут: в ход шли табак, махорка и даже самосад, пробиравший до самых печенок.

В половине десятого вечера наконец к нам в роту прибыла полевая кухня. Нам конечно же привезли традиционный «кондёр», смешанный с полюбившейся всем — и рядовым и офицерам — «улыбкой Рузвельта»: перловой кашей с потрясно вкусной американской мясной тушенкой.

— Как ты думаешь, командир, знает ли президент Рузвельт или английский король Георг VI, до чего же это здорово, ну до чего вкусно?! — спрашивал меня, выскребая котелок до последнего зернышка и смачно облизывая ложку, стрелок-радист Кирпо. С ним были согласны все, включая меня.

На его шутку я отвечал своей:

— Я уверен, что рецепт этой американской мясной тушенки придумала умнейшая и добрейшая из всех американских женщин — супруга президента Элеонора Рузвельт. Если доживем до конца войны и до свадеб, советую назвать своих дочерей Элеонорами! (Все, как выяснилось, в моем экипаже, включая меня, были холостяками.)

В десять вечера старший лейтенант Милюшев собрал нас возле своего танка и сообщил об изменениях обстановки за последние шестнадцать часов:

— В секторе десяти — пятнадцати километров к северо-западу от нас в районе населенных пунктов Ольховатка, Поныри и Малоархангельск противник предпринял многочисленные атаки с применением новых радиоуправляемых танков Б-4, самоходок «Фердинанд» и танков «Тигр». Наши боевые противотанковые группы, сформированные по инициативе генерала армии Рокоссовского, сражались до последнего. Ими выведены из строя все, подчеркиваю, все до единого радиоуправляемые танки и тридцать семь из сорока девяти «Фердинандов». Наши потери тоже большие. На оборонительные рубежи Малоархангельска, Понырей и Ольховатки сегодня было совершено более девятнадцати мощнейших атак с постоянными бомбежками. По меньшей мере сто тысяч человек с обеих сторон были убиты или тяжело ранены. Сожжено и выведено из строя более сотни наших танков. Малоархангельск выстоял, и станция Поныри выстояла, но в районе Ольховатки противнику удалось вклиниться в нашу оборону на глубину более восьми километров.

Гвардии старший лейтенант Милюшев умолк, задумался. Потом скомандовал, но уже не таким официально-командирским тоном:

— Попробуйте, ребята, поспать часа три-четыре, так как завтра нас могут кинуть в контратаку. Завтра немцы начнут вгрызаться в наш второй оборонительный рубеж. На сегодня все. По машинам! Отбой!

Спал плохо, снились кошмары. Видел во сне, что меня окружают «Тигры» и «Фердинанды». Я прицельно отстреливался, пока фрицы не подожгли мой Т-34. Мне удалось выскочить через верхний люк. Немецкий снайпер пробил мне левое предплечье. Я свалился на землю. Фрицы тут как тут. Поволокли меня к своему «Фердинанду» на допрос. Начинают допрашивать. Я молчу. Говорю им по-английски:

— I don't understand German! (Я не понимаю немецкого.)

Один из фрицев спрашивает меня по-русски:

— Русский понимаешь?

— I don't understand what you are asking me. (Я не понимаю, что хотите спросить меня.)

Один из фрицев со знаками СС на погонах хватает меня сзади за челюсти и так надавливает, что у меня поневоле открывается рот. Что они собираются залить мне в горло? В этот момент рядом с «Фердинандом» разрывается советский снаряд…

Я проснулся в холодном поту. Было страшно. Я с трудом выбрался из танка и увидел, что рядом с ним оказалась свежая воронка диаметром около метра. Посмотрел на гусеницу и на катки. Они в порядке, но обляпаны влажной землей. Значит, взрыв, разбудивший меня, был не во сне, а наяву. И похоже, был не немецкий, а наш, выпущенный из противотанковой сорокапятки.