— Глоток спирта можно?

— Нет! Дам тебе глоток грузинского киндзмараули.

— Давай!

— Это полковник Селезень добился у начсанфронта для выздоравливающих танкистов нашего корпуса.

Оксана приподняла мне голову и влила мне в рот из медицинской мензурки глоток вина. Перед глазами у меня промелькнули все трое: Орлов, Кирпо и Филиппов. Орлов вдвое старше нас. Кирпо, Филиппову, как и мне, — восемнадцать с половиной. Было…

Снова отключка… и снова она, Оксана. Я вспомнил, как полз по-пластунски.

— Кто меня нашел?

— Я.

— Как?

— Слушай, Николасик. Только не отключайся. Обещаешь?

— Да.

— После взрыва твоего танка мотопехи и оставшиеся тридцатьчетверки ушли вперед. На поле вышла похоронная команда. Они собирали тела убитых и сносили их к большой и глубокой немецкой траншее, которая должна была стать братской могилой. Со всех поснимали жетоны и отправили в корпус. Среди убитых и приготовленных к захоронению я увидела танкиста в темном комбинезоне и танкошлеме. Сердце защемило. Решила подойти ближе. Увидела, что ты.

— Я? Среди мертвых?

— Так бывало не раз… На войне все возможно… Прикоснулась щекой к твоей шее и мгновенно почувствовала едва-едва заметно бьющийся у тебя пульс… Позвала своих. Уложили тебя на носилки и понесли к реке. У нас там расположился перевязочный пункт. Разрезали ножницами комбинезон, гимнастерку, нижнюю рубашку. Они все были пропитаны твоей кровью. Осколочное ранение грудной клетки, левого плеча и предплечья. Положили стерильные накладки, забинтовали. Сделали тебе укол противостолбнячной сыворотки и отвезли в госпиталь. Полковник лично был в операционной. Я ему доложила о тебе, и он сразу взял тебя на операционный стол. Полковник Селезень — опытный хирург. Ему ассистировал…

— Хирург Карлов?

— Нет, нет, Николасик. В начале наступления Карлова перевели в госпиталь 70-й армии. Георгию Сергеевичу ассистировал новый хирург Скобцев. Они около двух часов вынимали из тебя осколки и что-то там сшивали. А на другой день тебя чуть было не увезли приехавшие за тяжелоранеными из эвакогоспиталя. Но я им сказала решительно: «НЕТ!» Они спрашивают: «Почему?» Отвечаю: «Этого раненого мы здесь, у себя выходим». Спрашивают: «Вы кто такая?» Отвечаю: «Старшая медсестра». Они идут к полковнику Селезню. Я решила их опередить, говорю Селезню:

«Они хотели Никласа увезти в свой эвако, но я им сказала, что мы его здесь сами выходим!»

«Почему вы так решили, Оксана?» — спрашивает меня Георгий Сергеевич.

Я подошла близко к нему и тихо сказала ему почему. Он посмотрел на меня изумленными глазами и через минуту сказал эвакомедикам, что, мол, этого раненого мы оставляем у себя. Вот так, дорогой мой Николасик…

Так странно никто раньше не переделывал моего имени. Даже мама.

— Что же такое ты сказала полковнику, после чего он посмотрел на тебя изумленными глазами? — спросил я.

Принцесса Оксана заулыбалась как-то странно:

— Неужели ты сам не догадался, Николасик?

— Нет, конечно! — слукавил я.

— Я ему сказала… сказала… что очень…

— Что?

— Что очень тебя люблю. Вот!

Я почувствовал легкое головокружение, похожее на то, что было 16 апреля в сосновой роще под Курском.

— Можно мне еще одну пробирку киндзмараули? — попросил я.

— Можно, — ответила Оксана. — Только одну на двоих, ладно?

— Ладно!

Если бы нас в этот момент увидел Роман Кармен и сделал фото — Оксана в белоснежном накрахмаленном халате с фонендоскопом на шее и пробиркой вина в руке — и я: весь перебинтованный, с левой рукой, подвешенной на широких бинтах к потолку, — он бы назвал снимок не иначе как «Любовь и война».

Вчера все медсестры и санитарки, подчиненные Принцессе Оксане, вместе с ней мыли полы и окна, протирали пыль и наводили чистоту в имении, в котором расположили часть, которой, кажется, не было ни у одного другого танкового соединения. Идея создания такой части была проста и разумна. Новый командир корпуса желал во что бы то ни стало сохранить для корпуса танкистов, которые в Курской битве обрели опыт наступательных боев. Эвакуированных в тыловые госпиталя раненых танкистов корпус бы потерял. После выздоровления их бы наверняка направили в другие танковые соединения.

Полковник Селезень сразу взялся за воплощение идеи комкора в жизнь: лично провел рекогносцировку всей местности, нашел этот дивной красоты участок леса и в нем — пустовавшее старое, дореволюционной постройки чье-то имение. Заставил привести его в порядок для приема раненых. Полковник Селезень также добился в медсанупре фронта специального питания для этих раненых. Он также решил, что заведовать этой частью должна уже лейтенант медицинской службы Принцесса.

Во время «генеральной уборки» всего помещения «реабчасти» Оксана сказала мне:

— Похоже, нас собирается посетить важное начальство. Может быть, приедет полковник Селезень…

Интересный человек был полковник Селезень. Это был разносторонний и высокообразованный офицер. До войны он трижды обошел весь земной шар в качестве судового доктора, потом стал главным хирургом Севастопольского военно-морского госпиталя и был им первые четыре месяца войны. Нам было известно, что он отлично знает русскую, украинскую и западную литературу, как и его жена — курсистка Бестужевских курсов в Питере, преподававшая в университете русскую литературу и владевшая русским, украинским, французским и английским языками. Немцы в 1941 году взяли Харьков быстро и совершенно неожиданно для горожан. После освобождения Харькова полковник Селезень попросил у комкора трое суток для поездки туда, чтобы узнать о судьбе своей жены и десятилетнего сына, которые не по своей вине в течение почти двух лет оставались на территории, оккупированной немецко-фашистскими захватчиками.

Мы знали, что он только что возвратился из Харькова. С Оксаной мы говорили о том, что хорошо бы попросить полковника рассказать нам, выздоравливающим танкистам «реабчасти», и медперсоналу о своей поездке в освобожденный город.

Селезень приехал с еще двумя врачами. Они осмотрели всех танкистов. Мне было сказано, что надо еще по крайней мере пять-шесть недель оставаться в «реабчасти» до полного выздоровления. Интересно, что полковник Селезень все время осмотра разговаривал со мной по-английски, что доставило удовольствие и мне, и ему в равной мере. Принцесса внимательно прислушивалась, наверное пытаясь вспомнить уроки английского, который преподавала в школе ее мама.

По окончании обхода Оксана собрала в холле всех ходячих пациентов и весь медперсонал, чтобы послушать полковника Селезня.

— Мой родной город встретил меня развалинами, — начал свой рассказ полковник. — С балконов свисали тела сотен повешенных с табличками на груди: «Partisan». В центре города почти все многоэтажные дома были разрушены и превращены в груды битого кирпича. Украинская национальная галерея изящных искусств сгорела, а до этого разграблена немцами. Пятьсот двадцать четыре объекта были полностью уничтожены: заводы, фабрики, институты, школы и больницы…