Мы уже знали, китайцы все русские существительные переводятв женский род, поэтому не удивились, но все равно слышать про «мою папу» былосмешно, и мы невольно засмеялись. И так, смеясь, пошли вслед за Сяо Лю – такназвалась китаянка. Мы шли длинной улицей мимо магазинов. На вывесках мелькалиимена – Чурин и Кутузов, Тарасенко и Клестов… Мы озирались с ошалелым видом.Словно вернулись назад, в прежние, еще не изуродованные большевиками времена. Ввитринах – Боже мой, это было что-то невероятное! – окорока, колбасы, в большихкрасивых мисках лежали уже приготовленные салаты и винегреты, холодцы,фаршированный перец, форшмак, заливное, бочонки с икрой…

Наконец мы пришли к странному одноэтажному строению изсаманного кирпича весьма оригинального вида. Его, видимо, часто увеличивалипристройками, лишенными какого-то стиля, сляпанными на скорую руку, однакоименно разнообразием дом и привлекал. Неожиданные двери, лестнички там,крылечки тут… Странным образом он походил на наш дом в Сормове, который папаназывал «скворечник-грачевник». Этот же напоминал ласточкино гнездо, изкоторого пытались сделать именно что скворечник-грачевник. Потом мы узнали, чтоСяо Лю была дочерью китайца по имени Чжен и какой-то женщины с низовьев Амура,кажется, племя называют гольды. Женщина умерла от родов, а Чжен был изгнан изгорода Х. своими соплеменниками. Он ушел в Харбин и там нажил небольшие деньги.Вдобавок умерший родственник оставил ему дом, который Чжен теперь сдавал внаем.Однако он не забыл дочь, и когда та со своей русской хозяйкой после бегства отреволюции оказалась в Харбине, принял их у себя. Русская «мадам» взяла все всвои руки и оказалась очень предприимчивой, от жильцов отбою не было, так чтодом не раз пришлось достраивать и обустраивать заново, почему он и приобрелстоль причудливый вид.

– Ага, – глубокомысленно сказала Инна Яковлевна, чтобычто-нибудь сказать: молчать и кивать было уж как-то неловко, да и надоело. –Стало быть, мадама Маринка и была та самая хозяйка вашей… как ее там… китайки?

Татьяна засмеялась:

– Ой, я и сама раньше так говорила: китайка да корейка. Анадо – китаянка и кореянка. Китайка – это ведь материя, а корейка – копченоемясо. Но угадали вы правильно: мадама Маринка была хозяйкой Сяо Лю, и та былаей очень предана. Отношения между ними сложились почти родственные, как мысразу поняли. Но не это нас поразило, когда мы увидели ту Маринку. Встреча сней была очередной поразительной иллюстрацией ваших слов – мол, мир тесен.Тесен так, что мы не поверили своим глазам, увидев перед собой – Марину Аверьянову!

– Кого? – небрежно спросила Инна Яковлевна. И тут же хрипловскричала: – Кого?! – И закашлялась, пытаясь скрыть свое потрясение. Можетбыть, Татьяна решит, что она поперхнулась?

Кажется, Татьяна так и решила, потому что заботливо похлопалаее по спине:

– Вам лучше? Хотите пить? Ах да, воды все равно нет…

– Ничего… мне лучше… – с трудом выговорила Инна Яковлевна. –Рассказывайте дальше.

– Господи, да я вам, наверное, нещадно надоела своейболтовней, – махнула рукой Татьяна. – Может быть, вы хотите вздремнуть?

– Ну что вы, Танечка, – просюсюкала Инна Яковлевна. – Мнеочень интересно, поверьте. Дело в том, что я знала одну женщину по имени МаринаАверьянова – в давние, прежние времена. Интересно, не та ли она самая?

– Нет, вряд ли, – улыбнулась Татьяна. – Не думаю, что вымогли знать ту Марину. Она ведь была из Энска. И самое смешное – тоже мояродственница.

– Вообразите! – пробормотала Инна.

– Да, вот именно, что трудно себе вообразить. Я ее ни за чтоне узнала бы, ведь видела всего несколько раз, но моя мать знала ее довольнохорошо. Марина была дочерью одного из самых богатых людей Энска, ИгнатияТихоновича Аверьянова. Дочерью – и единственной наследницей. Причемунаследовать два миллиона золотом она должна была очень скоро – отец былнеизлечимо болен. Однако Марину угораздило связаться с мятежниками. То ли сбольшевиками, то ли с эсерами, я толком не знаю, но новые ее друзья были самыеомерзительные твари. Они пытались ограбить банк ее отца, убить замечательногочеловека, начальника энской сыскной полиции, вовлекали в свои грязные делишкиневинных людей. Они погубили одну чудесную девушку – Тамару Салтыкову, мы потомс ней работали вместе в лазарете, в пятнадцатом году, она была не в себе,бедняжка…

– Скажите, какое несчастье, – пробормотала Инна Яковлевна, струдом сдерживаясь, чтобы не схватить Татьяну за горло и не выжать из нее все,о чем она может умолчать. – Так что же с вашей родственницей?

– А, Марина… С Мариной случилась неприятная история. Когдаее отец узнал о судьбе Тамары Салтыковой, о новых друзьях дочери, он лишил еенаследства.

– Как пошло, – пожала плечами Инна Яковлевна, уже вполнеовладевшая собой. – Ну совершенно как в пьесе какого-нибудь замшелогоОстровского. Или в романе этого, как его… вашего земляка, он тоже из Энска…

– Максима Горького? – подсказала Татьяна.

– Да при чем тут Горький? Я имела в видуМельникова-Печерского!

– Да, похоже. Тем паче что Игнатий Тихонович был из крепкойстароверской семьи. Марина же оказалась совсем другая. Причем знаете, что вышлос наследством? Отец узнал о бурном романе Марины с главным террористом пофамилии Туманский. Или Туманцев? Мама знала его довольно хорошо, потому что онслужил врачом при сормовских заводах. По ее словам, выглядел он вполне coe ilfaut, даже не догадаешься, что революционер. В общем, Аверьянов понял, чтопосле его смерти все деньги уйдут на антиправительственную деятельность, апотому лишил Марину наследства и передал его другим ближайшим родственникам –Русановым, Сашеньке и Шурке. Моим кузенам.

Инна Яковлевна не сдержалась – скривилась при упоминанииэтих имен, но тут же схватилась за щеку:

– Ой, зуб… просто беда! Извините, Танечка, я вас все времяперебиваю. Рассказывайте дальше, ваши воспоминания необычайно занимательны!

– Когда началась война, деньги начали обесцениваться. ОднакоСашенька весь свой капитал перевела на помощь армии. Шурка же был слишкоммолод, чтобы распоряжаться деньгами. Согласно завещанию Аверьянова, он получилбы это право в день совершеннолетия. Но случилась сперва одна революция, потомдругая, деньги Аверьянова были конфискованы и пропали. То есть Шурка тожелишился капитала. Ни ему, ни Сашеньке наследство впрок не пошло.