– Кстати, Погодин не объявлялся? – спросил я у Худяковой.

– Нет пока, – ответила секретарша, – а вот Серебряный…

– Все, ни слова о Серебряном! – остановил я Софью Андреевну. – Можете считать меня графом Дракулой, но отныне – никакого серебра. На звонки Виктора Львовича я теперь не реагирую. Он болен, он страдает головой, ему нужно углубленное лечение…

– Я как раз об этом хотела сказать, – уточнила Худякова. – Звонил не сам Виктор Львович, а врач Рашид Харисович Дамаев. Сказал, что ночью у Серебряного началось внезапное ухудшение и он впал в кому. Сейчас он в Кремлевке, и прогноз неясен.

Ничто человеческое Ване Щебневу не чуждо. Даже милосердие.

– Раз он в ЦКБ, это меняет дело, – объявил я. – Пошлите ему от меня в больницу… ну, допустим, цветов и апельсинов… Нет, постойте, цветы он не любит… Значит, одних апельсинов. Три кило, самых лучших, за мой счет. Пусть доставят в его палату.

Цитрусовых он, впрочем, тоже терпеть не может, мысленно добавил я. Но в его состоянии их наверняка ему и нельзя. Так что, если Виктор Львович очнется, ему будет просто приятно мое внимание.

Говорят, что в самую первую ночь на новом месте человеку обязаны сниться новые интересные сны. Администрация гостиницы с двойным названием «Hilton-Русская» взяла на себя, видимо, и двойные обязательства перед клиентами: увлекательную ночь мне обеспечили еще до того, как я заснула в номере 714.

Несмотря на дневную усталость сон шел ко мне с трудом. Его, словно полярника в бурю или ежика в тумане, постоянно сносило с правильного курса. Мешали то оглушительная музыка, то громкий топот сверху. Восьмой этаж надо мной оттягивался на полную катушку. Даже высокие потолки плюс мощные межэтажные перекрытия этой сталинской постройки не спасали уши и нервы от децибел.

Промаявшись до часа ночи, я спустилась на первый этаж за чашкой кофе и таблеткой аспирина. В кабине лифта вместе со мной ехали два мента – оба явно с восьмого и оба предсказуемо вдрабадан. Ночной бар, где мне нацедили очень плохой кофе по очень хорошей цене, тоже приютил десяток ментов, которые догонялись пивом. У аптечного киоска я обнаружила еще одного – в капитанском кителе, расстегнутом до пупа. Мент задумчиво переводил взгляд с упаковки алкозельцера на флакон настойки боярышника и обратно.

– Меня, между прочим, недавно пытались ограбить, – попеняла я расстегнутому кителю. – Среди бела дня.

– Прямо здесь, что ли? – вяло удивился мент. – В гостинице?

– Нет, на улице, в районе Тимирязевской, – уточнила я. – Здоровенный такой детина попался, еле от него вырвалась.

– А-а-а… – без особого любопытства протянул капитанский китель. – Ну и чего? Не улавливаю.

– А надо бы улавливать, – огрызнулась я. – Пока по улицам Москвы бродят бандиты, вся столичная милиция, я смотрю, дружно надирается в дугу. У вас корпоративная вечеринка на восьмом этаже? И какой же праздник отмечаете – день взятия Чикатило?

– Милиция? – Китель непонимающе замигал глазками-пуговицами. – А-а, так вы решили, что я мент? Что мы менты? Вот и нет: мы не менты. Вернее, так-то, по штатному расписанию мы, конечно, менты и при звездочках, и шеф наш – генерал-лейтенант, без балды… Но вообще-то мы цивильные журналисты. Из «Свободной милицейской». Как раз обмываем сотый номер газеты…

– Ну тогда извините. – Я отсчитала сонной аптечной тетке мелочь за аспирин, взяла таблетки и собралась уходить. – Вам я, выходит, нахамила не по профилю. Гуляйте на здоровье.

Китель встряхнулся, вгляделся в меня и только сейчас, кажется, сообразил, что пол мой – женский и лет мне гораздо меньше ста.

– Ой, девушка, постойте, – зачастил он, торопливо возясь со своими пуговицами, – это вы меня извините, я такой невежливый, меня, кстати, Вовой зовут… Вы к нам не подниметесь? Водки, правда, до утра не подвезут, не рассчитали, зато еды осталось – на батальон. И рок-группа «Доктор Вернер» сегодня ангажирована еще часа на два. Наш редактор, Морозов, мужик широкий, снял весь этаж. Раздал в редакции премии лучшим отделам – и сразу всех сюда, а тут уже столы накрыты, и официанты из «Метрополиса»…

Еще два часа этой какофонии сверху! Я же чокнусь. Их редактору, кроме широты, надобно и вкус иметь. Нанял бы интеллигентный струнный квартет. А еще лучше – актеров пантомимы.

– Нет, – сказала я, – Мерси, Вова, но нет. Мне рано вставать.

– Пожалуйста, не уходите, – стал упрашивать китель Вова. – Давайте еще поболтаем, хоть чуть-чуть. Мне, если честно, туда и самому неохота. Музон дрянь, коллеги в дупель, официанты злые… Кстати, знаете, почему злые? Большое бабло мимо них пролетело. У них там в «Метрополисе» юбилей сорвался, одного богатого гуся, а с нас чего взять? С нас чаевых не сдерешь. Вот и бесятся. Митьку Щербакова, нашего завотделом, салатом «оливье» накрыли. Вроде он сам накрылся, но ведь они могли бы и придержать…

– А чей юбилей-то был? – небрежно поинтересовалась я. Словно бы из простой вежливости, и только. – Ну тот, что в «Метрополисе» отменили. Небось шишка какая-нибудь?

– Шишка, – подтвердил Вова. – Грандов, не слыхали? Миллионер, меценат, яхта трехпалубная… Надрался и забуянил еще днем, не дождавшись юбилея. В грузинский кабак его понесло, на Якиманку. Наш фотокор ездил туда снимать: главный зал, говорит, вдребезги, тротуар в осколках… Посольство Грузии уже заявило протест.

Мне стало не по себе. Вот уж не думала, что одна вареная луковица обладает такой разрушительной силой. И тем более не собиралась я осложнять российско-грузинские отношения. Мне-то доподлинно известно, что в духане «Сулико» не работает ни одного кавказца. Все, кто был, давно ушли с Тенгизом.

– Серьезные жертвы есть? – затаив дыхание, спросила я.

– Нету, – успокоил Вова мою совесть, – обошлось выбитыми зубами и материальным ущербом. Дело заведено, но до суда, понятно, не дойдет. Грандов отстегнул уже на ремонт и на дантистов… Ему тоже, кстати, челюсть будут поправлять…

Вот и славно, про себя порадовалась я. Ремонт – штука затяжная, зубы тоже. И Кочеткову и Гуле еще долго будет не до Яны Штейн. Ну почему бы Ленцу вот так же не подраться с Липатовым?

– Доброй ночи, Вова, – сказала я. – Все-таки мне надо идти спать. И, пожалуйста, попросите «Вернеров», пусть орут вполсилы. Или устроят себе технологический перерыв, минут на сто двадцать.

– Я их заткну, – пообещал мне полужурналист-полумент. – Чтоб мне провалиться. Пусть днем играют. А вы, если вдруг надумаете, заходите к нам. Завтра. Можно послезавтра. Мы гуляем еще пять дней, все оплачено. И выпить опять же с утра подвезут…

Когда я поднялась к себе в номер, надо мной еще шумел девятый музыкальный вал, но через пару минут стих: Вова честно выполнил обещание. Сон мой только и ждал затишья. Я тотчас же провалилась в цветной голливудский кошмар, где мой учитель Адам Окрошкин на пару с северокорейским вождем товарищем Ким Чен Иром – оба в красных спортивных костюмах и на мотоцикле, но без шлемов, – по-ковбойски влетали в витрину духана «Сулико» и толстой книгой били по темечку Грандова-Гулю… Тюк! Тюк! Стук! Стук!