— Жива моя собака. В Пскове осталась, за боярыней присматривает, — еле просипел, кое-как отдышавшись от дружеского приветствия.

— Так ты женился? Ну, теперь мы тебя просто так не отпустим.

— И мы с князем как-то это дело упустили. Надо будет сыграть свадьбу для друзей, скоро и братья Трувора в Псков прибудут, вот и погуляем! — разговорился что-то Горивой за моей спиной.

— Так вам с князем не до свадьбы моей было, вас другое больше заботило, — не удержался я от шпильки.

— Кто старое помянет, тому и глаз вон! — парировал мой напарник, подмигивая пытающемуся разобраться в нашей пикировке Яну. — Ты нас долго в воротах держать будешь? Может, пора бы и в гости пригласить?

— Пора. Приглашаю! — раскатился весёлым смехом бывший разбойник и пират. — Ты же понимаешь, что надо время потянуть, пока там столы накроют. Что стоите-то? Сколько вас ждать-то можно? Пошли уже.

Внутри ничего не напоминало о той убогой прибрежной деревушке, которую мы когда-то увидели при первом посещении острова. Не было низких тесных хижин, не бегали под ногами грязные ободранные куры, не барахтались в пыли чумазые беговые поросята. Другим всё стало, основательным, и, что самое главное, в глаза сразу же бросалась абсолютная чистота на улицах и общий порядок. Дома все стоят по линеечке ровно, почти одинаковые, в палисадниках цветочки глаз радуют. Идиллия. Особенно если вспомнить, кто тут живёт. Впрочем, так всегда и бывает. Из одной крайности в другую. Но почему-то такая крайность мне очень нравится. Шли медленно, осматриваясь по сторонам, выхватывая всё новые и новые детали в окружающем. Поменялись и люди. Исчезла лихая пиратская вольница, на смену ей пришла степенная, достойная жизнь. Ян держался рядом, вполголоса рассказывая мне об изменениях в крепости, о новшествах, внимательно отслеживая мою реакцию на свои речи и по-прежнему с некоторым недоумением вглядываясь в моё лицо. В конце концов не выдержал и задал так и сжигающий его изнутри вопрос:

— Боярин, а почему ты совсем не изменился? И где ты столько времени пропадал?

Ну, на вторую часть вопроса понятно, что отвечать, а вот на первую? Впрочем, мы с женой как-то раз придумали, как нам казалось, нужный вариант ответа, вот сейчас и попробую его, так сказать, на деле. И Горивой сразу придвинулся, ишь, уши навострил, любопытничает. А мог бы и дома спросить.

— Ян, ты же и сам всё знаешь. Забыл, что боги мне благоволят? Может, поэтому так и сохранился?

— Да не забыл я. Только очень это необычно. Когда всё своими глазами видишь. Впрочем, с тобой всё время разные необычности происходили. Недавно на Рюгене был, так там до сих пор легенды о тебе ходят. Правду сказать, приврали многое да приукрасили, как всегда это бывает. Ты не собираешься на остров заходить? Смотри, осторожнее там, а то быстро тебя на камень какой-нибудь затащат и будут к ногам дары приносить.

— Дары — это хорошо. А вот на камень — плохо! — рассмеялись дружно.

— А где так долго пропадал-то? — вспомнил про второй вопрос бывший пират.

— На родину пришлось вернуться. С наследством разобраться, старые долги раздать. Там и жену нашёл, привёз в Псков.

Чуть отстал Горивой, удовлетворился услышанным? Вот и ладно, вот и хорошо, мы только этой версии всегда с женой и придерживались. Так что ничего нового никто и не узнает.

Задержались в гостях до следующего утра. Обещались заглянуть обязательно на обратном пути, только не уточняли, когда он будет, этот обратный путь. Впрочем, нас никто и не спрашивал. Не принято у пиратов лишний раз любопытствовать, могут неправильно понять. Или, наоборот, правильно. Сам запутался.

Осталось заглянуть в Данциг, проведать старого товарища Даниэля, жив ли он? Трувор меня уверял, что с ним всё в полном порядке, купцы наши точно так же продолжают вести с ним свои торговые дела. А вот на обратном пути, если будет такая возможность и не пропадёт желание, нужно будет обязательно посетить наши остроги на янтарном берегу. Появилось ли там что-нибудь новое, или всё осталось по-прежнему? Будет тогда, с чем идти к князю, о чём с ним разговаривать.

Что может быть в жизни лучше морского путешествия под парусом? Да ничего, особенно когда тебе не надо обдирать ладони и ногти о твёрдые просоленные канаты и парусину, когда можно ничего не делать и просто получать удовольствие от плавания. Сидишь на палубе этаким ленивеньким тюфячком, опершись спиной на борт, вытянув ноги, наслаждаешься свежестью морского воздуха, прогреваешь свои косточки на жарком летнем солнышке, а вокруг шуршат подневольные люди, что-то копошатся, стараются. Единственное, что тревожит, так это мысли о жене, как она там одна без меня справляется? Хотя тревожиться вроде и ни к чему, все мои друзья обещали за ней приглядеть, присмотреть, помочь, наконец. Помогли бы и так, без обещаний, но с обещаниями уже мне спокойнее. Укоризненный взгляд Бивоя стараюсь не замечать, понятно, что нарушаю строгий порядок на корабле такими своими полягушками, но ничего с собой поделать не могу. Забыл уже, когда в последний раз так хорошо расслаблялся. Ничего, потерпят моё раздолбайство ещё немного, всё равно скоро уйду в каюту, потому что долго не высидишь на нагретых досках палубы, очень уж ощутимо припекает сверху. Казалось бы, море вокруг, ветерок продувает, свежесть воды, вокруг дерево сплошное, а жарко до невозможности. А снова ёрзать задом по настилу за медленно убегающей от меня тенью, отбрасываемой парусом, дюже лениво. Надоело, лучше ещё чуток помучаюсь, и всё. А ветерок освежает, пока на ногах находишься. Только присел за борт, и всё — затишье. Как там в бочке на мачте наблюдатель выдерживает? Надо бы посоветовать менять их чаще на такой-то жаре. Вот устану лениться и пойду советовать нечто умное Бивою. А пока можно — полежу или посижу, что будет вернее. Короче, отдохну, и пусть весь мир подождёт.

Над головой тугое раздутое пузо заглотнувшего непомерный кус упругого ветра паруса, чуть выше небольшой бочки на самой верхотуре мачты гордо полощется псковский флаг. Изредка через борт вороньего гнезда перевешивается вихрастая, выгоревшая на солнце до белизны голова наблюдателя. Видно, скучно ему по сторонам смотреть, вот и поглядывает периодически вниз, чтобы хоть таким образом разгрузить глаза от солнечных бликов на тёмном, дать им небольшой отдых. Да, устаёт взор от солнечных зайчиков на волнах, слепнет. И припекает сверху не слабо. Надо бы для такого пекла над вороньим гнездом сделать что-то вроде тента из полотна. Нет, никак не даёт покоя мне моя же голова, всё разные мысли в ней крутятся, своим одуревшим от жары скрипом дремать мешают. Придётся вставать, напрягать капитана, пусть заботится о наших матросиках. Неужели только одному мне об этом думать?

Под такое звонкое солнечное пекло так и дошли до Данцига. Чем дальше на запад, тем жарче. По палубе невозможно ходить стало, безжалостное солнце выжарило из досок жёлто-прозрачную смолу, намертво прилипающую к обуви. На орудийной палубе даже пушечные порты открыли, чтобы хоть чуток продувало, проветривалось. Команда бойцов наверх не поднималась, люди предпочитали сидеть в кубрике. Там, внизу, хоть более или менее было прохладно. Душновато, конечно, но зато от днища тянуло бодрящим холодком, что на фоне стоящей наверху жары уже было счастьем. А что будет, когда южнее пойдём?