развилось среди хасидов независимо от проблем, поставленных книгой Йецира и её десятью сефирот. Оно зародилось в философии Саадии, который занимался установлением непреодолимого разрыва между Богом-творцом и тварной кабход. Сочинения хасидов ясно показывают, как смущены они были, объясняя десять сефирот Йецира в свете этого учения. В целом сефирот размещены ниже божественной кабход, но иногда также переплетаются с идеей самой кабход. В работах Элеазара из Вормса, немецкого современника Исаака Слепого, мы обнаруживаем то тут, то там такие взаимосвязи мотивов, как, например, отождествление последней сефиры с Шехиной, хотя эту концепцию мы встречаем только в древней Каббале. Сочинения Элеазара не содержат систематического изложения такой концепции. В его небольшом трактате Книга Мудрости мы читаем о семидесяти трёх вратах Торы (73 — это числовое значение слова хокма), что «Шехина называется дочерью творца ... и она также называется десятой сефирой и царством [малкут], потому что корона царства на его [вероятно, Бога] голове»[164]. Отрывки вроде этого вынуждают нас сделать вывод, что около 1217 года, когда была составлена эта работа, Элеазар уже знал, по крайней мере, о некоторых каббалистических символах, которые также характерны для книги Бахир. Конечно, он использует эти символы в совершенно ином направлении[165]. В других его книгах, прежде всего в комментарии к Йецира, кабход упоминается не как десятая сефира, а как первая.

Эти отдельные появления каббалистических символов, естественно, поднимают вопрос, не может ли быть связи между этим «доисторическим» развитием Каббалы и неким сокрытым течением, пробравшимся в круги немецких хасидов. В конце концов, эту необычную жизнь божественных миддот и эонов можно понять, как выражение различных остановок в божественной кабход, феноменов, которые разворачиваются, пока она не проявится в сотворённом мире. Мы легко можем представить мистиков, которые бы стремились проникнуть внутрь кабход, проявленной наружу со своего престола, и которые бы затем случайно обнаружили фрагментарные тексты еврейского гностицизма и рассуждения об эонах, и эти тексты бы содержали не только талмудические высказывания о логосах творения или миддот перед престолом и их абстрактные названия, с которыми мы уже знакомы. Эти источники могли содержать фрагменты гораздо более выраженного мифического характера, как я стремился показать или, во всяком случае, предположить в разделах 2 и 3 этой главы.

Многие другие отрывки Бахир позволяют нам сделать дальнейший общий вывод: как только происходит такое восстановление гностических элементов и подходов, оно также может произвести новые мифические материалы в духе древних на основе тех же или похожих посылок. Процесс внутри плеромы, породивший эоны или сефирот, мог развиться заново с использованием чисто еврейских форм и на основе чисто еврейского материала, как только сложились предварительные исторические и психологические условия. На самом деле, такие предварительные условия существовали во время религиозного движения хасидов после крестовых походов во Франции и Рейнской области, а также в Провансе, таким образом, в тех областях, где гностическая религия катаров приобрела значительное влияние, если не добилась полного доминирования[166]. Похожий подход по отношению к ветхозаветному материалу разделяли, по крайней мере, частью, гностики и первые каббалисты, и они могли производить схожие результаты; в этом нет ничего особенно загадочного. Слияние этих старых и новых гностических материалов с религиозной и аскетической ориентацией немецких хасидов может объяснить образование гностической теософии древнейшей Каббалы, какой мы находим её в книге Бахир.

Вопрос о возможной связи между источниками Бахир и немецкими хасидами — это ни в коем случае не просто вопрос о гипотезах и аналитических выводах. Различные отрывки в книге, которые есть в нашем распоряжении, отчётливо указывают на связь с некоторыми интересами немецких хасидов, а также с традициями, которые, насколько мы знаем, известны и распространены только среди них. Внутренний анализ этих частей работы поддерживает процитированное в первой главе свидетельство Исаака Коэна о том, что книга Бахир пришла в Прованс из Германии. В этом отношении важно отметить отношения, существующие между рассуждениями книги Йецира и магией, и особенно мистическими описаниями и толкованиями о тайных именах Бога, которые занимают в Бахир важное место, разделы 63—81. Эти отношения и интересы характерны для немецких хасидов, которые, со своей стороны, уже получили немало такого материала из Италии и с Востока.

Материал, содержащийся в трёх этих магических текстах (разделы 79—81) написан почти полностью в стиле старых теургических трактатов, не вдаваясь в умозрительные или символические толкования, как это было и в большинстве других текстов. Жёсткая и стилизованная формулировка несёт на себе печать неизменного заимствования из более древнего источника. Раздел 79 представляет великое семидесятидвухбуквенное имя Бога, заимствованное из трёх стихов, Исх. 14:19—2, где каждый стих насчитывает семьдесят две буквы. Это великое имя было уже известно в литературе Хехалот, и оно также упоминается несколько раз, хотя и кратко, в Мидраше таким образом, что не остаётся сомнений — оно было позаимствовано из той же традиции[167]. Здесь, однако, оно неожиданно сочетается с заключением книги Йецира, словно есть связь между этими двумя традициями. Семьдесят два магических имени также запечатаны именем YHWH, как и шесть направлений небес в книге Йецира запечатаны именем YHW. Раздел 80 говорит о двенадцатибуквенном имени Бога, известном уже по талмудической традиции (Qldduslun 71а). но Бахир также передаёт огласовку. Только в литературе хасидов эта огласовка имеет соответствующие параллели[168].

Раздел 81 заслуживает особого внимания. Здесь упоминается другое семидесятидвухбуквенное божественное имя, составленное из двенадцати слов, которые Бог «передал ангелу Масмарии, который стоит перед [небесной] завесой; а он передал их Илие на горе Кармель, и при помощи эти слов тот вознёсся [на небеса] и не вкусил смерти, и это драгоценные, точные и величественные имена, числом двенадцать, согласно числу колен Израиля»[169]. Следующие далее магические имена упоминаются в разных контекстах только в традиции немецких хасидов, и они попросту заимствуют из аналогичных источников. Элеазар из Вормса включил эти имена в магическую молитву искупления[170], которая точно восходит к более старым образцам, как всегда бывает, когда он использует материалы такого рода. Сборник об этих двенадцати именах в рукописи в Национальной библиотеке Вены[171] содержит точные указания для их теургического использования. Некий рабби Тодрос, как там сообщается, получил разрешение от «раббену Якоба из Рамрю [т.е. от р. Якоба Там, внука Раши] и от раббену Элиягу из Парижа спустить на землю при помощи этих имён душу своего сына [который был убит]», чтобы получить сведения об обстоятельствах преступления. Это ведёт