Но, как и большинство предприятий, бизнес нес сезонный характер. С пятницы по вторник Серега имел вполне уверенный доход. А вот со вторника по пятницу пер сплошной венчур: у большинства страждущих кончались бабки, и садоводы требовали топлива в долг. Для компенсации долговых обязательств выставлялись бытовые кухонные приборы, агрохозяйственная техника и документы интимного свойства. Серега кривился, но, дабы не распугать потенциальных потребителей, водку давал.

Так вот. Дело было в августе. Было мне 15, подружке 16, а подружкиной сестре, кажется, 13. Сидели мы у меня на втором этаже и беспардонно квасили. Винная карта состояла из пол-литра «ее самой» и двух бутылок пива. Бабушка видела десятый сон, и именно поэтому было принято незамедлительное решение пополнить винные погреба. Денег, естественно, не было.

Кроме того, задачу осложняла тринадцатилетняя Женька, ужравшаяся вусмерть и периодически предлагающая отправиться «в Москву».

Мы инспектировали комнату на предмет случайных ценностей. Прописанное собакой кресло, два десятка журналов «Смена» и керосиновая лампа таковыми не являлись. И тут я решилась.

– Девочки, а давайте крест в залог оставим? У меня золотой, между прочим.

– Ты что, офигела?

– А куда он его денет? Завтра мать приедет – и заберем.

Снобов среди нас не было, поэтому аргумент был веским. Так мы отправились в путь.

Какой там Фродо с его ювелиркой!

Я не буду рассказывать, как мы перли эту малолетнюю прошмандовку по лестнице (напоминаю, грехопадение происходило на втором этаже). И я даже не посвящу вас в подробности переноса безжизненного тела через полутораметровый забор.

– Серега! – крикнула я. – Выходи!

Тут, кстати, следует заметить, что Сереге было лет примерно 60. Самокрутка, лозунг ЦК КПСС на груди, 87 внучков и коза Машка с одуванчиком в заднице.

Мы достаточно долго орали.

Через 15 минут объект появился на крыльце. Коммерсант долго тер глаза и всячески приглядывался.

– Вам чего, девочки? Сигарет?

– Нам бы водки, дядь Сереж, – сказала я.

– А денег у нас нет, – добавила моя подружка.

– Но зато у нас есть нательный крест, а если он вам не понравится, то я вам дам, – завершила диалог Женька… И задрала юбку.

Под юбкой были трусы в желтое яблочко.

* * *

Ну, исход, вероятнее всего, вам ясен. Если вы когда-нибудь читали в книжке «его перекосило», то вы меня поймете.

На следующий день мы встретились на платформе. Главное, что нас объединяло, – три билета в Москву.

Дачный сезон был окончен.

Люблю ошеломительные выводы. Вообще по части ошеломительных выводов я не видела человека сильнее, чем моя бабушка. Как-то раз на даче, капитально нажрамшись, я решила, что мое появление через окно вызовет куда меньше кривотолков, чем торжественное восшествие через парадную дверь с последующим хлестаньем морды тканью для протирки пола (половой тряпкой то есть). Пробравшись по бабкиным грядкам, я таки нашла открытое окошко и уже было занесла копыто, чтобы попасть внутрь. Однако нарисовавшаяся в окне заспанная мамина физиономия в один миг изменила мои планы.

– Ты только посмотри, бабка, чего вытворяет твоя внученька! – причитала мамахен. – Мало того, что пьяная в стельку, так она еще через окно лезет.

Желания говорить о том, что причинно-следственная связь установлена с точностью до миллиметра, у меня не возникло. Да и вообще надо сказать, что в тот момент я действительно выглядела несколько неприглядно: сил на бегство уже не было, и приходилось отступать по-пластунски, сбивая задницей помидорные кустики.

– Я тебе, заразе, покажу! – продолжала вопить мамаша. – Ты у меня из дома вообще больше не выйдешь!

Слова лились потоком, и конца им так бы и не было, если б к разговору не подключилась бабушка. Нацепив на себя халат, та подошла к окну и, прищурившись, точно чеченский снайпер, сообщила:

– Она беременная.

В воздухе повисла нехорошая пауза. Запахло валокордином и летальным исходом попеременно. Спустя две минуты к мамочке вернулся дар речи:

– С чего ты взяла?

Вероятно, в тот момент маме чрезвычайно живо представился районный абортарий, потому что голос и правда был каким-то истеричным.

– Была бы не беременная, пошла бы через дверь, – завершила свою убийственную речь бабушка.

Меня простили. Потому что за свою жизнь мама выучила признаки беременности, и «вход в дом через оконное отверстие» в них наверняка не входил.

Вот чего я не умею делать, так это петь. Обидно это до невозможности, но когда Бог наделял меня всяческими талантами, с вокалом вышла неувязка: вместо пяти рюкзаков отменного баритона мне достался визгливый фальцет в бумажном фунтике.

Надо сказать, что лет до двенадцати, я со своей музыкальной неграмотностью была несогласная. Посему все свое сознательное детство только и делала, что штурмовала различные музыкальные кружки и прочие хоровые заведения. Чаще всего меня вышвыривали сразу же после первого прослушивания, едва я только успевала спеть «Во поле березка…».

С дальнейшей судьбой несчастной березы не желал знакомиться ни один препод. Все они сплошь были люди вежливые и одухотворенные, а потому пространно мычали, закатывали глаза под потолок и произносили различные расхожие фразы, как то: «…пойдите потренируйтесь, и вот, может быть, на следующий год…»

Тренировалась я так отчаянно, что к нам в квартиру даже пару раз спускались соседи поинтересоваться, не умер ли кто… Однако результатов не было.

Впрочем, один раз меня действительно приняли в хор. Помню, на прослушивании я не только пела про березку, но и совершала всяческие пассы корпусом, дабы зрители могли сполна прочувствовать все одиночество стоящего «во поле» дерева. Как раз когда я окончательно вошла в роль и принялась энергично крутить кистями рук на уровне ушей, демонстрируя «кудрявость» лиственного, у препода, должно быть, закружилась башка. Во всяком случае, он сказал:

– Достаточно. У нас, кажется, высоких не хватает.

И мне объяснили, что через несколько дней в местном ДК состоится концерт хора русской народной песни, на котором я буду стоять на скамеечке в последнем ряду и тихонько подпевать.

– Но зато дадут костюм, – добавил преподаватель, глядя на мое расстроенное лицо. – И потом, для солистки вы слишком уж молоды.

Я еще немножко пообижалась, но костюм взяла, справедливо рассудив, что и Доминго не с «Гранд-опера» начинал.

– А на репетиции приходить? – кисло поинтересовалась я.

– Ну зачем же, вы ведь и так все прекрасно умеете, – расплылся в улыбке препод и, сунув мне в руку бумажку с текстами и костюм, закрыл за мной дверь.