Испытывающе смотрю на мужчину.

А Аркадий, в свою очередь, не сводит с меня насмешливого взгляда. Весело ему, видите ли.

– Вот, – мать ставит передо мной стакан.

– Я знаю, как тебе избавиться от мужа, – в глазах мужчины вспыхивает дьявольский огонек.

Как только речь заходит об Игнате, в горле мгновенно все пересыхает.

«Избавиться от мужа?! Это не совсем то, чего бы я хотела», думаю про себя. Сжимая стакан, подношу его к губам, делаю большой глоток воды, хмурю брови.

– Тебе нужно выйти за меня замуж…

– Кхе! Кхе! – поперхнувшись его словами, выплюнула воду, что была во рту обратно в стакан.

От надрывного кашля, сотрясающего плечи, на глазах выступили слезы. Мама нервно хлопала ладонью мне между лопаток, а у меня все никак не выходило сделать вдох. Но стоило Аркадию сделать шаг в мою сторону, я вскочила со стула, предупреждающе выставив руку перед собой.

– Вы с ума сошли?! – прочистив горло, прошипела.

– Отнюдь. Ты подумай, Ксения, над моим предложением. Хотя для тебя оно и звучит сейчас дико, но на самом деле в этом есть смысл.

– Как по мне, это несусветная глупость, – вставляет свои пять копеек мать. – Даже если брак будет фикцией, зачем еще больше злить Игната? Чтобы у него совсем крыша поехала? Он и без того Ксюшу обвиняет во всех смертных грехах!

– Мама! – обрываю родительницу.

У матери в последние дни совсем с нервами плохо. Болтает, не фильтруя речь.

– Аркадий Романович, – сдерживая дрожь в голосе, обращаюсь к мужчине. – Я крайне признательна вам. Честно. Но глупость с женитьбой я поддерживать не собираюсь.

Прихрамывая, я прохожу мимо мужчины и направляюсь в спальню, мысленно молясь о том, чтобы этот день поскорее бы уже закончился.

– Не торопись давать ответ, Ксюш. Уверен, через несколько дней ты передумаешь.

С этими словами мужчина вышел из номера, оставляя нас с матерью в полном недоумении.

– Мам, закрой дверь на ключ, пожалуйста. Здесь все-таки не проходной двор.

Мать идет к двери, я – в спальню. Мне нужно побыть одной. Нужно переварить все события самой, без лишних слов и подсказок.

Как только остаюсь одна в комнате, закрываю дверь за спиной и перед тем, как сделать очередной болезненный шаг, на несколько секунд застываю. Закрываю глаза, делаю глубокий вдох, прислушиваюсь к внутренним ощущениям. Где-то глубоко слышится пульсирующая боль. Тягучая. Щемящая сердце. Невыносимое чувство.

Резкий выдох с о свистом вырывается наружу.

Тряхнула головой в жалкой попытке прогнать мучительные ощущения тревожности. Подошла к зеркалу. М-да. Видок у меня еще тот, конечно. Удивляюсь себе. Как всего за один чертов день можно было так измотать себя? Потрепанная, с пустым потухшим взглядом, я была похожа на бледное подобие самой себя еще несколько дней назад. И даже дорогое платье смотрелось на мне, как дешевка из какого-нибудь секонд-хенда.

Провожу по лицу ладонями, а потом резко встряхиваю ими, словно бы прогоняя морок. Мне сейчас унывать, ну, никак нельзя. Я должна держаться. Если не ради себя, то ради Киры.

Решительно стягиваю через голову платье и, когда моему взгляду открывается мое отражение, первое, что я чувствую, это шок.

Шок от того, насколько устрашающе выглядит огромный синяк, налившийся фиолетовым цветом.

Первое, что мне захотелось сделать при виде этого ужаса, так это позвонить в скорую помощь.

Пугающее пятно повергает меня в отчаяние. И я только и могу слышать, что колотящееся в груди сердце, отдающееся гулкими ударами в висках.

– Боже мой! – прохожусь пальцами по синяку и… что странно, боли не ощущаю.

Немного успокаиваюсь. Прихожу к выводу, что звонить куда-то – это лишнее. Тем более, меня осмотрел доктор и откуда у меня только взялась мысль: не доверять его словам?! Его профессионализму? И что я разволновалась?! У меня же ничего не болит – это факт. Да и предпосылок к тому, что у меня может быть выкидыш, тоже нет.

Больше не заостряя на этом внимания, достаю из чемодана тунику, одеваюсь. Медленно подхожу к кровати, сажусь на край матраса, устремляю взгляд в пространство. Сижу, не шевелясь, до тех пор, пока меня не начало распирать изнутри чувство безысходности. От бездействия мне хочется плакать, кричать, топать ногами, колотиться в закрытые двери, но физическое опустошение меня держит. И получается, меня рвет на части. Изнутри душа горит огнём, сердце плачет кровью. От этих эмоций можно захлебнуться, а снаружи из глаз, после сцены в лифте, у меня не пролилась ни одна слезинка…

Без сил заваливаюсь на бок. Обещаю себе, что полежу совсем немножко, а потом, отдохнувшая и набравшаяся сил, поеду за Кирой. Потому что разбитой и не способной постоять за свою правду мне туда и соваться незачем. Свекровь мне не одолеть. Сворачиваюсь в комок и, закрыв глаза, стараюсь заснуть.

В голове, как в калейдоскопе, крутятся события сегодняшнего дня и за всеми ними я вдруг осознаю, что не чувствую боли. Совсем. Ни в ноге, ни в животе. Значит, то обезболивающее, которое мне дал Семен и которое я успела принять перед тем, как Аркадий зашел в номер, подействовало. Боль утихла, и я постепенно начала погружаться в сон, но меня вдруг привлек странный звук. И вместо того, чтобы отдохнуть, я начинаю прислушиваться. Потому что глаза открыть так сложно, веки будто свинцом налились. Сквозь вату в ушах слышу щелчок замка, а потом и шаги. Дыхание перехватило. Предпринимаю нечеловеческое усилие, чтобы открыть глаза и посмотреть на вошедшего:

– Ксюш, ты не спишь еще? – слышу вкрадчивый голос матери и облегченно выдыхаю. Открываю один глаз.

– Ты меня напугала, – хриплым, натужным голосом отвечаю.

– Ксюша, – мать садится на край кровати и, перегибаясь через меня, подтягивает край покрывала, накрывает меня. – Мне нужно тебе что-то сказать. Знаю, что ты устала, но сейчас каждый неверный шаг, который ты можешь сделать, будет направлен против тебя.

– Мам, – закатываю глаза и пытаюсь отвернуться, но мать не дает. Кладет мне руку на плечо.

– Ксюша, я тебе не просто так надоедаю. Сейчас так много возможностей у каждого, кто окружает тебя, испортить тебе жизнь, что я считаю своим долгом высказать тебе мои опасения прямо сейчас.

– Мам, если ты по поводу Аркадия, то даже в голову не бери. Ни о каком замужестве и речи быть не может. Я что, по-твоему, совсем с головой не дружу? Все, что я