«Почему тысячу километров?» – спросил кто-то из первых рядов.

«Я буду двигаться на юг, где погода лучше, и, прошагав с тысячу километров, окажусь на побережье. – В зале снова послышался смех. Робин продолжил: – Кэтрин, я по-своему пытаюсь сказать, что погоня за удачей для меня никогда не закончится».

– И что это нам дает? – спросила я.

– Погоди. Вот фрагмент обращения к студентам в университете Кве-Пакка.

Робин рассказывал, что он был очень стеснительным, когда учился на последнем курсе, что он научился верить в себя и это оказалось очень важно – и что то же самое требуется от каждого от них. «Пока вы не поверите в себя, – сказал он, – никто не поверит в вас, разве что ваша мать. Никто не станет воспринимать вас всерьез».

Один из студентов заметил, что ему трудно поверить в стеснительность Робина.

«Вы проделали немалый путь, профессор», – добавил он.

«Длиной в тысячу километров, – кивнул Робин. – Пришлось. Иначе у меня не было бы возможности поговорить с вами».

– Похоже, ему нравится эта «тысяча километров», – сказала я.

– Он говорит так еще в шести местах.

– Ладно. Что дальше?

– Все восемь упоминаний относятся к промежутку между тысяча триста восемьдесят девятым и девяносто третьим годами. Более ранних мне найти не удалось.

– Все равно не понимаю…

– Знаю. Вероятно, это ничего не значит. Но помнить об этом все же стоит – как наверняка помнил он.

Вечером Алекс отправился на «Шоу Кайла Риттера»: как обычно, он красовался перед публикой, рассказывая о своем интересе к исчезнувшему физику. Он заявил, что вовсе не хочет сказать, будто Робин перешел в альтернативную реальность, но именно так думают некоторые.

– Проблема большинства наших критиков, – сказал он, – состоит в их предвзятости. Все, что не вписывается в их мировоззрение, они считают невозможным. Как вам известно, Кайл, такой подход научным не назовешь.

Три дня спустя мы провели аукцион. Бо́льшую часть денег нам принесли книги, особенно те, которые содержали самые возмутительные комментарии Робина. Неудивительно: на них был отпечаток личности, которого недоставало большинству других предметов. Именно потому исправный искин, способный воспроизвести беседы с Робином, стоил бы целое состояние. За карпатскую шляпу мы тоже выручили круглую сумму. На самом деле у Робина имелись две такие шляпы: вторая, судя по всему, была на нем, когда он пропал. Впрочем, как заметил Алекс, оно и к лучшему – единственный экземпляр куда ценнее двух.

Местом проведения аукциона был отель в центре города. Алекс увеличил несколько фотографий, которые проецировались на стены. Больше всего меня заинтересовала идиллическая картина: Робин и его жена стоят под деревом, рука об руку. Был ранний вечер, и они смотрели в сторону моря. Навстречу закату уходила лодка, словно намекая на то, что должно было произойти позже.

Мы вставили несколько фотографий в рамки, и они тоже ушли, вместе с сертификатами исключительных прав на владение.

Успех мероприятия вполне можно было оценить по степени разочарования тех, кто не получил желаемого. Они просили сообщить, если появится что-нибудь еще.

Когда все закончилось, Алекс отозвал меня в сторону.

– Мы с Одри на выходных собираемся на «Последнего мятежника». Если хочешь, у меня есть еще два билета.

– Это опера?

– Это балет.

– Спасибо, но вряд ли я пойду. Я не очень-то увлекаюсь балетом, особенно стародавним.

– Считай это частью работы, Чейз. Когда-нибудь мы можем наткнуться на одну из тех постановок. Большинство из них утеряно.

– Интересно почему?

– Ну так что скажешь? Ужин за мой счет.

Несмотря на все разговоры, Санусар вовсе не относится к местам, где не бывает хорошей погоды. Следует просто оказаться там в нужные выходные, иначе ее пропустишь.

Расин Валь. Мемуары (10762 г. н. э.)

Мы добрались до Санусара всего за день. Это одна из четырех планет в системе Возничего. Одна из трех остальных – огромный газовый гигант, находящийся на грани возгорания. Некий местный шутник прославился следующим высказыванием: если в эту планету что-то врежется, масса ее станет достаточной для начала ядерной реакции, и тогда в системе появится еще одна звезда.

Все четыре планеты движутся по сильно вытянутым орбитам, которые порой пересекаются, однако нет никаких опасений, что одна из них столкнется с Санусаром. Если ничто не изменится, большая планета в конце концов поглотит его, но к тому времени сама вселенная придет в глубокий упадок. Вероятно, причиной нынешней ситуации стала близкая встреча с проходящей звездой или чем-то подобным, случившаяся миллиард лет назад.

Разумеется, из-за всего этого температура на Санусаре сильно варьируется: там нет постоянных поселений в обычном смысле слова. Несколько наземных сооружений обеспечивают кров для посетителей – тех, кто любит нестабильный климат, или жаждет сфотографироваться в этих местах, или хочет иметь возможность сказать, что побывал на Санусаре. Одни прилетают туда по религиозным соображениям, другие желают ощутить непостоянство природы, которая дома кажется неизменной и надежной. Вам скажут, что в тесном пространстве космической станции этого не почувствовать, даже если она вращается вокруг черной дыры. Нужно видеть холмы, открытое море и что-то живое: тогда можно понять, насколько ценна для вас родная планета. «Что-то живое» означает уродливые карликовые деревца. Это единственная известная нам планета, где в полной мере развилась растительность, но отсутствует животная жизнь, за исключением микроорганизмов. Когда-то она существовала, но уже давно исчезла вследствие изменения окружающей среды. До открытия Санусара биологи полагали, что растительность не может существовать без животных.

Космическая станция на орбите Санусара – одна из самых маленьких во всей Конфедерации, с персоналом из шести человек. Вероятно, ее закрыли бы столетия назад, если бы она не находилась рядом с территорией «немых»: когда отношения портились, станцию использовал военный флот.

– Тогда их было пятеро, – сказала Мириам Варона, говоря о том времени, когда на Санусаре наблюдали неопознанный корабль. Мириам была единственным диспетчером. Ее муж Барри заведовал техническим обслуживанием станции, второй муж – Кондри – был патрульным. Не знаю в точности, что это были за отношения, но, похоже, между ними существовал некий договор. Четвертый, которого она называла своим «личным сотрудником», ушел на два месяца в отпуск; его заменял сын Мириам, Борис, учившийся на врача. Двое остальных исполняли обязанности техников и, кроме того, в экстренных ситуациях могли управлять спасательным катером.

– Мне не нравятся большие станции, – объяснила она, – но к нам постоянно кто-нибудь прилетает или улетает, не реже раза в неделю. Собственно, вы – третьи за последние пять дней.