Вильянуэва, третья планета звезды Фалангия, была колонизирована во время Великой миграции, в середине четвертого тысячелетия. Создавать на ней постоянное поселение не планировалось – планета вместе со всей системой дрейфовала в сторону массивного пылевого облака, которое должно было радикально изменить климат Вильянуэвы и сделать ее необитаемой на века. Согласно оценкам, катастрофа могла произойти в промежутке от пятисот до тысячи двухсот лет.

Но пятьсот лет – не такой уж малый срок, а Вильянуэва казалась идеальной планетой, второй Землей. Изначально она была отличным местом для отпуска, затем на ней нашли пристанище несколько религиозных групп, предпочитавших держаться подальше от земной культуры, которую многие считали аморальной и безбожной. Некоторые утверждали, будто предупреждения о близкой катастрофе – лишь результат заговора богачей, желавших сохранить нетронутую планету для себя.

Люди продолжали прилетать на Вильянуэву, многие оставались. Когда наконец пришло пылевое облако, их потомки, как это ни удивительно, оказались застигнуты врасплох. Большинство, видимо, рассчитывало переждать стихию. В любом случае народу на планете было слишком много, чтобы его эвакуировать. Эта катастрофа по сей день остается самой страшной в истории человечества.

Зачем же Винтер – и, вероятно, Крис Робин – отправились на Вильянуэву?

– А что случилось с Индикаром? – спросила я, показав заметку Алексу.

Шли часы. Пришел Билли и спросил, как у нас дела.

– У меня есть вопрос, – сказал Алекс. – Ваш отец когда-либо упоминал о Вильянуэве?

– Где это? – спросил Билли.

– Довольно далеко отсюда.

– На другой планете?

– Это и есть другая планета.

– Нет, – ответил Билли. – Ничего такого я не помню. Насколько я понимаю, отец и Робин летали только на Индикар, и никуда больше. Может, они собирались отправиться туда позже?

Мы сидели в саду, поглощая салат и сэндвичи.

– Вам стоит подумать о переезде сюда, – сказал Билли. В кронах деревьев чуть слышно шелестел ветерок. – Холоднее, чем сейчас, тут не бывает.

– Вы когда-нибудь встречались с Робином? – спросил Алекс.

– Впервые я увидел его на похоронах отца. Не помню, чтобы отец вообще упоминал его имя вплоть до того полета.

– Он явился выразить соболезнования?

– Да. Тогда я все еще не мог поверить, что отец не вернется, не мог к этому привыкнуть. Профессор Робин пришел на поминальную службу. Ему тоже было тяжело, голос его срывался. Он сказал, что это из-за него, взял всю вину на себя. Мать снова заплакала, и вскоре все впали в истерическое состояние.

– Робин никогда не рассказывал, что именно случилось?

– Видимо, они проводили наблюдения с орбиты. Но отцу хотелось высадиться на планету, они спустились на поверхность, и там на него напал какой-то ящер. – Он немного помолчал. – Не помню, сам Робин рассказывал об этом или я где-то прочитал уже потом. Профессор Робин поддерживал с нами контакт, часто спрашивал, не может ли он чем-то помочь. Помощи, конечно, ни разу не потребовалось. Но теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что он пытался утешить мать – впрочем, безуспешно. А потом, когда я учился в колледже, пропал без вести и сам Робин.

– У вас нет никаких предположений насчет того, что с ним случилось? – спросила я.

– Нет. – Билли покачал головой, доел сэндвич и откинулся в кресле. Над головами мягко покачивались ветви деревьев. – Не могу представить, что могло произойти. Подозреваю, в ту ночь он просто выпил лишнего и свалился в океан.

Алекс решил задержаться еще на день, но кто-то должен был присутствовать в загородном доме, и я договорилась, что вечером вернусь в Андиквар.

До Порт-Лео я добралась на такси. Когда я входила на станцию, со мной связался Джейкоб.

– Знаю, Чейз, вы не любите, когда вас беспокоят в дороге, но сегодня мне сообщили, что Алекс представлен к премии ДиПреты. – (Премией, названной в честь филантропа Эдварда ДиПреты, отмечались заслуги в деле межвидового взаимопонимания.) – Прежде всего за «немых», но также и за прошлогоднюю историю. Думаю, ему будет приятно узнать об этом. Вручение состоится в конце месяца.

– Отличная новость.

– Да. Я тоже рад. Он достоин знаков признательности. В последнее время его постоянно критикуют, причем те, кто только и умеют, что молоть языком.

– Ты прав, Джейкоб. Так или иначе, сейчас его рядом нет. Алексу не нравится получать звонки, когда его нет в офисе, но, думаю, можно сделать исключение. Я ему сообщу.

– Хорошо, Чейз. Гм… я подумал…

– Да, Джейкоб?

– Вы не против, если я…

– Ты хочешь сказать ему сам?

– Я был бы очень рад.

Два часа спустя, когда я сидела в купе и созерцала проносящийся мимо мрачный пейзаж, мне позвонил Алекс.

– Просто хотел убедиться, что ты добралась без приключений.

– Все отлично, Алекс. Еду домой.

– Хорошо. С билетами проблем не было?

– Никаких.

– Ладно. – Он поколебался. – Больше ничего не хочешь сказать?

– В общем-то, нет.

– Ты ведь уже знаешь?

– Угу. Поздравляю.

– Но это не все.

– Что еще?

– В этом году премию делят пополам.

– Вот как? – Раньше этого никогда не случалось. – Каким образом?

– Не знаю. Видимо, иногда такое бывает.

– И кто второй?

– Ты, Чейз. Поздравляю.

Намного позже я узнала: Алекс настоял, чтобы комитет премии ДиПреты признал и мои заслуги. Он пытался скрыть это от меня, но я хорошо умею выведывать секреты – слишком долго я наблюдала профессионала за работой.

Репутация подобна молодости. Когда она утрачена, ее уже не вернуть.

Клемент Эстебан. Автобиография (2702 г. н. э.)

В первый день после возвращения большую часть времени у меня отняли звонки клиентам и выяснение ситуации на рынке. Вечером, когда я уже собиралась идти домой, снова позвонил Алекс – на этот раз из купе поезда.

– Надеюсь, они не передумали насчет премии? – спросила я.

– Я не в курсе. Но если ты считаешь, что не заслужила ее, это можно уладить. Мне так кажется.

– Нет, пусть все остается как есть. Что у тебя?

– Нашел еще кое-что. Интересная информация. Сейчас перешлю.

Джейкоб вывел на дисплей список:

Трифис 12.01.4017

Эбонай 11.07.4113

Гранд-Салинас 03.09.5396

Инаисса 16.01.6301