В этот период у Барриса и других модификаторов вообще-то не имелось достаточно капитала, чтобы конструировать множество совершенно оригинальных машин, зато они становились все более и более радикальны в модификации детройтских автомобилей. Они делали такие вещи, какие Детройт стал делать лишь годы спустя — «плавники», «пузырчатый верх», парные фары, скрытые фары, «французские» фары, даже низко подвешенный корпус. У одного только Барриса автоконструкторы стырили штук двадцать оригинальных дизайнов. Одним из таких его новшеств, к примеру, являлось то, как выхлопные трубы теперь выходят через задний бампер или крыло. Другим — та форма пули (или, если кому-то так приятнее, форма женской груди), которую приобрели передние бамперы «кадиллаков».

Баррис имеет полное право говорить «стырили», потому что большая часть этих двадцати дизайнов до мельчайших подробностей соответствует его моделям. Три года тому назад, когда Баррис оказался в Детройте, он встретился там с уймой автомобильных дизайнеров.

— Я был поражен, — сказал он мне. — Они могли запросто рассказать мне про машины, которые я построил еще в 1945 году. Они знали все про «студебекер» выпуска 1948 года с четырьмя дверцами, который я перемоделировал. Я тогда стабилизировал верх, опустил капот — и в результате получилась очень симпатичная на вид машина. А та «пузырчатая крыша», которую я сделал в 1954 году, — они и про нее все знали. А мы все это время думали, что они там лишь презрительно на нас посматривают.

Мне кажется, что даже сегодня, общаясь с кинозвездами, автопроизводителями и всевозможными людьми, находящимися, образно говоря, «снаружи их мира», и сам Баррис, и уж совершенно определенно остальные его коллеги по-прежнему психологически чувствуют себя очень некомфортно, ощущая частью отчужденной тинейджерской преисподней, в которой они выросли. Все это время ребята несли факел Дионисийской Обтекаемости. Они были американскими дизайнерами барочного модерна, а ведь сейчас, как ни странно, «серьезные» дизайнеры, лучшие англо-европейские дизайнеры еще только-только к этому подходят. Взять хотя бы Сааринена, особенно показателен в этом отношении его терминал «Трансуорлд Эр Лайнз» в международном аэропорту Кеннеди. В последние несколько лет этот человек вплотную подошел к барочному модерну.

Довольно интересно, что конструкторы самодельных машин, подобно фанатам спортивных автомобилей, всегда хотели иметь на них как можно меньше хромировки — хотя две эти группы и руководствуются совершенно разными идеалами. Владелец спортивного автомобиля считает, что хромированная отделка не стыкуется с «классическим» видом машины. Другими словами, он хочет упростить всю эту штуковину. А конструктор считает, что хромировка не стыкуется кое с чем иным — с роскошной барочной Обтекаемостью. Народ, владеющий спортивными машинами, хихикает над «плавниками». Конструкторы же их обожают. Если смотреть на них, руководствуясь барочным стандартом красоты, «плавники» кажутся вовсе не такими уж и дрянными. Они, если пожелаете, воплощают в себе вдохновение, этакое чудесное, фантазийное протяжение кривой линии, а поскольку автомобиль в Америке так или иначе представляет собой наполовину фантазию, некое барочное протяжение «эго», то для «плавников» всегда можно соорудить неплохой аргумент.

Но вернемся обратно на Восточный остров. Здесь Баррис и остальные его коллеги, с паяльными лампами и резиновыми молотками в руках, по-прежнему создавали свои барочные скульптуры, отрезанные от остального мира и предаваемые публичности почти исключительно через тинейджерские информационные каналы. Баррис очень неплохо зарабатывал себе на жизнь, тогда как другие откровенно голодали. Схема всегда оставалась одной и той же: парень открывает магазин по торговле запчастями и берет на себя достаточный объем всякой ремонтной работы, чтобы заплатить за аренду. А еще это делается ради того, чтобы иметь возможность в два часа ночи забраться в святая святых, наглухо закрыть дверь и заняться работой по созданию самодельных автомобилей. Однако вся беда тут в том, что чертовски скоро этого парня уже начинает тошнить от любой ремонтной работы. Черт возьми, общение со всеми этими старыми и неприветливыми атеросклеротическими ублюдками отнимает уйму времени и сил. Тогда парень пытается заработать себе на жизнь, занимаясь только созданием самоделок, и очень скоро начинает голодать.

Сегодня ситуация во многом схожая, если не считать того, что создание самодельных машин начинает рационализироваться — в том смысле, какой в это слово вкладывал Макс Вебер. Эта рационализация, или эффективная эксплуатация, началась еще в конце сороковых годов, когда некий киносценарист по имени Роберт Петерсен, зарабатывавший 80 долларов в неделю, вдруг подметил, что все подростки вкладывают деньги в автомобили, существуя в особом маленьком мирке, который они сами для себя создали, и решил воспользоваться этим, основав журнал под названием «Форсаж», который угодил аккурат в точку и привел к появлению целой цепочки журналов, посвященных форсажу и созданию самодельных автомобилей. Петерсен, между прочим, имеет теперь вагон денег и водит «мазерати», а также другие спортивные автомобили высокого статуса и аполлонианского сорта, а вовсе не любительского, дионисийского. И это в определенном смысле сущий стыд и срам, ибо у Петерсена есть деньги на то, чтобы построить что-нибудь по-настоящему невероятное.

Вплоть до сегодняшнего дня единственной выставкой самодельных машин в США являлось одно совершенно дикое мероприятие, которое проводил Баррис. Все происходило целиком внутри котла тинейджерской преисподней — ни тебе никакой рекламы, ни освещения в прессе. Выставки эти бывали каждую весну — во время пасхальных каникул у старшеклассников, — когда все подростки, они и до сих пор так делают, сливались вместе на берегу у Бальбоа для традиционного ритуала распития пива, или как там это у них называется. Баррис снимал на неделю автостоянку возле станции техобслуживания, и народ со всей Калифорнии заявлялся туда со своими переделанными или самодельными машинами. Перво-наперво проводился парад — машины, примерно сто пятьдесят штук, проезжали по всем улицам Бальбоа, а подростки скапливались на тротуарах, чтобы за ними понаблюдать. Затем машины ехали обратно к автостоянке и парковались там, чтобы целую неделю являть собой экспонаты выставки.

Баррис по-прежнему отправляется в Бальбоа и в другие подобные места. Ему это нравится. В прошлом году в Тихоокеанском парке он приметил всех тех малышек с пышными прическами и пришел к идее опрыскивания раздутых, похожих на одуванчики голов флуоресцентными акварельными красками — теми же самыми карамельными красками, которые он применял к своим машинам. Баррис взял пистолет-краскораспылитель, все девчушки выстроились в ряд, каждая дала ему пятьдесят центов, и он весь день распылял на них эти волшебные, блестящие сочетания цветов, пока у него не кончились краски. Все девушки одна за другой с воплями пускались бежать на тротуары и пляжи.

— Ох и славно было в тот вечер, — вспоминает Баррис, — пуститься в поездку по одному из маршрутов, например по «Баббл-Райду», и полюбоваться на все эти флуоресцентные краски. Девчушки вовсю скакали (ну, в смысле — танцевали) и носились по всей округе. — «Баббл» — это такой маршрут, который выносит тебя к океану. Предполагается, что автомобиль на этом маршруте напоминает спутник, летящий по орбите. — Но самый кайф достался парашютистам, что совершали затяжные прыжки.