Битл словно прикипел к стулу, пистолет в крепко сжатых руках, и его глаза широко распахнуты под действием адреналина. Мердок визжала из-под собаки.

– Убери от меня эту свинью! – вопила Мэнди, ее лицо было заляпано густой кровью плотского копа. – Пожалуйста, кто-нибудь... снимите с меня наручники... пожалуйста.

Теперь я мог сдвинуться с места. Я поднялся из насиженного кресла – прочь от страха, и подошел к мертвому копу. Нашел ключи на полу и освободил Мэнди.

– Спасибо, Скрибб, – сказала она.

Наручники упали на линолеум, одно кольцо все еще обвито вокруг запястья копа. На полу рядом с телом я увидел пистолет Мердок. Поднял его и сунул в карман.

– Карли, фу. Хватит.

Собака чуть отступила назад.

Битл поднялся и прижал лучевой пистолет к виску Мердок. Это было огромное удовольствие – созерцать ее рожу, всю искаженную страхом и заляпанную кровью. Глаза полицейской были намертво зажмурены. Я увидел перо на полу, рядом с головой Мердок. Я поднял его. Дешевое фальшивое Перо Знания становилось кремовым у меня в руках.

– Хватит, Битл, – сказал я. – Работа сделана.

Все мы здесь – где-то и как-то – ждем, что же произойдет.

«Детка, это всего лишь ебля».

– Джин проникает внутрь! Почувствуйте его! Почувствуйте!

Две руки – каждая по отдельности, но в тоже время с охуительным чувством ритма, – работали за Сиамскими пультами.

– Большой джин проникает внутрь уже сейчас! Для приверженцев Коллихерста. Они уже в Лимбе! Они в чертовом Лимбе!

Две руки, две маленькие человеческие руки, работающие за двойными вертушками, тройными вертушками, четвертными вертушками хауса Лимбик-систем.

(примечание: лимбик-систем, так же лимбик-сплитер – аппаратура для записи и воспроизведения музыки, которая воздействует на лимбическую систему и вызывает генетические мутации у людей, ее слушающих.)

– Эта штучка специального импорта! Проделала путь из Нуарпула! Хардкор из Лимбик-систем, прямо с севера. Это греза белого лейбла, приходящая к вам! Ха-ха-ха! Танцуйте, сосунки, танцуйте!

Две руки работали за бесконечными вертушками, микшируя грезы с историями из реала, выбивая пот из крепко сложенных тел. Я и мертвеца заставлю танцевать. На хуй мертвеца. Я заставлю танцевать даже робота, даже Тень.

Я смотрел сквозь стеклянную стену будки, наблюдая, как движутся субмассы – пах к паху, или просто сами по себе. Мужчины и женщины, реальные и Виртовые. Робо и дымные. Я двигал их всех – всю конгрегацию, все различные формы существования, танцевавшие под наисвежайший ремикс из Интерактивной Мадонны.

– Мы все вместе, наконец-то! – выкрикнул я.

Мой голос, прошедший через усилители, разносился по всему танцполу, по всему Лимбику – по всем открытым пространствам и всем темным углам.

– Сыграй этот Лимбик-Сплиттер, белый мальчик! – донесся голос с танцпола. Голос прошел сквозь систему, как полоса яркого зыбкого света, вся из себя пурпурного блеска – просто голос от неизвестной девушки, крепко схваченный в искрящемся моменте, но в этот миг она была королевой.

– Инки Эм-Си говорит с тобой, вживую и напрямую, из пространства в разрывах ритма, обращаясь к танцполу. Это вещь для тебя, одинокий танцор! Двигайся живее! Танцуй!

Она танцевала. И все они танцевали. И весь зал застлало туманом, в котором мелькали фигуры под ритм разогретого хауса.

– Ты их поймал, Инк! – воскликнула Твинкль из своего угла, где она ела Басбургер с пластикового подноса. – Ты держишь их в танце, и хорошо держишь!

– Эй, послушай, еще рано. Вот увидишь, что будет дальше!

– Продолжай в том же духе, – сказала она.

И тут раздался стук в дверь. Ах черт. Еще один паразит.

– Я занят! – закричал я.

– Давай-ка, мистер Ди-джей, задай нам жару на басах, – сказал голос из-за стенки. Я не узнал этот голос, но Твинкль все равно открыла дверь, и я увидел бледное лицо и отчаянный взгляд, в котором читалось только одно: «Мне нужно!».

– Мне нужны басы, парень, – сказал он, и его глаза были подернуты пеленой изумления. – Больше басов! Больше басов!

– Я так не думаю, – ответил я.

Ему было наплевать.

– Дай нам больше басов! Давай!

Твинкль двинулась вперед, загородив дверной проем.

– Чувак, Инк говорит тебе: нет, – сказала она ему.

– Ну давай же!

– Отъебись, ты, неудачник! – заорала Твинкль, захлопнув дверь в будку перед носом ублюдка.

Девочка растет слишком быстро, и, может быть, это моя ошибка.

Ну да ладно, мне наплевать с высокой колокольни.

Я заражаюсь непрошибаемым похуизмом, и мне это нравится.

Может быть, я меняюсь к худшему. Может быть, к лучшему.

Потому что, возможно, худшее и есть лучшее, когда ты заходишь слишком далеко в своем падении.

Я хлопнул Твистер на вертушку и положил иглу на последний прямой грув, выравнивая призрачный трэк в наушниках, а затем позволив всей вещи взорваться в апогее с Манкунианским воплем

– Музыка! Музыка для тебя! Для всех, кто врубается! Для Лимбических торчков! Это из Динго Клыка, последняя композиция! Называется «Сэмплированной под ногами». Знаете, откуда это приходит! Чуть позже Динго Клык выступает вживую с «Оборотнями». А на этот раз, поставим ремикс «Девушки Дождя», «Сэмплированный под еблей»! Хардкор, детки!!!

– Можно мне пойти на вечеринку после выступления, Инк? – спросила Твинкль.

– Нет, нельзя. Ты пойдешь домой, Карли тебя там встретит, а я подойду позже.

– Ах, Скрибб...

– Не называй меня так.

Однако шум становился все громче, в то время как я гнал на вертушках, доходя прямо до Ультимакса. Танцоры двигались, отрывались, врубались в атмосферу, суперприкалывались. Из темного угла, Карли, робосука, выла на музыку, и я вставил ее в композицию, прямо в гибкий диск, микшируя ее лай с ритмом. Толпа подсела на это и принялась выть на подсвеченные очертания полной луны. Все это было похоже на вечеринку лисьего клана в брачный сезон. Люди были близки к тому, чтобы начать совокупляться прямо на месте, только из-за моей музыки, и мне это нравилось, нравилась сила, и тут вдруг снова раздался стук в дверь.

– Скажи им, чтобы убирались прочь, Твинкль. Никаких переговоров.

– Убирайтесь! – крикнула Твинкль. – Никаких переговоров.

– Это же я, Скриббл, – сказал голос из-за двери, и когда я его услышал, мои руки соскользнули с вертушек. Танцующие упустили ритм – неправильный шаг, – и теперь они громко жаловались сквозь систему.